У Яна перехватило дыхание. Несколько мгновений он молчал и старательно отводил глаза. Когда же наконец решился ответить, заговорил каким-то глухим, совсем другим голосом:
— Нет, сержант. Узнай он, что я здесь, отрекся бы от меня — если только уже не сделал этого. Сержант, а он должен подписывать какие-нибудь бумаги?
Редзап снова улыбнулся своей волчьей улыбкой, обнажив резцы.
— Если вы решите поступить в батальон Верещагина, то не должен, мэнеэр Сниман. Нас больше интересует, что вы собой представляете, а не ваш возраст. Если бы вы мне соврали, я бы вас выкинул отсюда. А все, что мы говорим о батальоне, — правда, тут мы не лжем. А какого вы хотите быть возраста? Я предлагаю записать девятнадцать.
Ян обрадовался.
— Девятнадцать — это замечательно, сержант, — облегченно произнес он. Хотя юноше хотелось еще многое сказать, он почувствовал внезапную усталость. — Да, я хотел бы стать солдатом.
Кольдеве сидел, держа ноги в ведре с лечебным раствором и уткнувшись в томик Карла Мая. Ванну для истерзанных ног Ханс принимал по наставлению Винсента, а Карла Мая читал по собственному выбору.
Когда он истер в кровь ноги, рядом оказался Руди Шеель. Он вежливо заметил, что лейтенанты иногда соображают не лучше зеленых рекрутов и Кольдеве следовало бы подержать в воде если не голову, то хотя бы ноги.
Читал Ханс запоем. Хотя дискеты с Томасом Манном и Гете занимали основное место в багаже Кольдеве, больше всего он любил Карла Мая и Джеймса Фенимора Купера.
Кольдеве вздохнул и отложил книгу. Вынужденный отдых располагает к размышлениям. Удивительно, как африканеры спокойно относятся к присутствию имперских войск. Пока что даже один процент населения, составлявший так называемую политическую элиту, ничем себя не проявил. В частности, в Йоханнесбурге Бейерс поставил все под свой контроль. Он был, конечно, весьма осмотрителен. То же можно было сказать и о Снегурочке.
По-прежнему занимая комнату в фермерском доме, Брувер вслух произносила только те вещи, которым ее научили, но она отличалась непредсказуемостью. Держала свое мнение при себе, больше слушала, чем говорила, что полностью удовлетворяло Симадзу. К сожалению, она теперь столкнулась с враждебным отношением горожан. Кольдеве сам видел, как ее избегают. Мало кто из местных согласился бы впустить девушку в свой дом.
Тут размышления Кольдеве прервал Руди Шеель:
— Вот вы где, лейтенант Ханс! А я ищу вас, ищу…
Кольдеве скривился. Ротный сержант Шеель впервые надел военную форму зеленым юнцом, желая. увидеть свет в конце туннеля после катастрофы, ядерных бурь, эпидемий. Все, что Руди казалось смешным, таковым на самом деле не было.
— Знаешь, Ханс, ты мне восемнадцать месяцев подбрасываешь всякое дерьмо, но теперь ты должен сделать маленькое доброе дело. Послужи Господу! — На самом деле Шеель отличался набожностью. — Помнишь переводчицу, которую привел Симадзу? Брувер, кажется?
— Ну и что? — встревоженно спросил Кольдеве.
— Она повздорила с Раулем и сейчас пакует вещички. Спор вышел, по-моему, из-за религии. Рауль слоняется по комнате с перекошенной физиономией, а она рыдает!
Кольдеве сказал резкое словцо, наверняка не вычитанное в книге Карла Мая. Шеель засмеялся.
— Уж я-то разбираюсь в людях. А сейчас пошел бы ты вразумил Рауля.
Кольдеве обулся. Он нашел Санмартина в его комнате. Тот сидел и угрюмо размешивал сахар в кружке с кипятком, изучая при этом почту, которую получил по компьютеру.
— Привет, Ханс, садись. Что бы ты ни хотел сейчас сказать, забудь! Вот это важнее. — Не дав Кольдеве произнести ни слова, Рауль начал коротко пересказывать сообщение.
Санмартин сразу вскинулся. Потом, ощутив неловкость ситуации, опустил глаза.
— Не знаю, Ханс. Мы оба встали поздно и пошли завтракать вместе.
— Там и сцепились?
— Там были как раз ребята из десятого. Маленькие эбеновые божки… Ну, она остановилась, вся побелела, потом указывает на Исаака и спрашивает меня: «И вы позволяете им есть с людьми?» Потом что-то сказала о банту…
Исаак Ваньяу был самым здоровенным из чернокожих, которых когда-либо знал Кольдеве.
— Это одна из основ, которые им вдалбливали, пока ты изучал политические теории, — миролюби- ¦ во сказал Кольдеве. — И что потом?
— Когда Исаак обернулся и помахал нам, она бросилась вверх по лестнице. Бежала как ошпаренная. Ну, и я бросился за ней.
— Естественно.
— Когда догнал, она повторяла: «Ой, он был прямо там! Он даже помахал мне! Черный такой, огромный!» И при этом размахивала руками.