Российская «принцесса математики», будущая звезда русской науки, первая женщина — член-корреспондент Петербургской академии наук Софья Ковалевская (урожденная Корвин-Круковская) с раннего детства проявила выдающиеся способности к математике, но доступ женщинам в Петербургский университет тогда был закрыт. Поэтому в 1869 г., вступив, чтобы обрести свободу, с В. О. Ковалевским в фиктивный брак (ставший позже фактическим), Ковалевская вместе с мужем и подругой Юлией Всеволодовной Лермонтовой (впоследствии первой русской женщиной — доктором химии) уезжает учиться в Германию.
Нельзя не сказать, что Германия была для Ковалевской чужой страной. Мать Софьи Ковалевской — немка по рождению (фамилия Шуберт) и воспитанию — была протестантского вероисповедания, но очень уважительно относящаяся к православию, «дом ее во всех отношениях был поставлен на русскую ногу». В жилах Ковалевской текла также частица венгерской королевской крови, а по линии отца у нее в роду были цыгане.
Путь Ковалевской лежал сначала в Гейдельберг, отучившись здесь один семестр в местном университете, она годом позже переезжает вместе с подругой в Берлин. Однако в Берлинский университет она не была принята, хотя в Гейдельбергском университете благодаря своему математическому таланту приобрела большую известность. Ее выделял знаменитый Кирхгоф. Говорят, «матери показывали на нее детям на улице».
Получив отказ в приеме, скромная и стеснительная по характеру девушка делает решительный шаг, уповая на удачу и полагаясь на свое обаяние и умение убеждать людей. Ковалевская узнает адрес знаменитого профессора Карла Вейерштрасса, приходит к нему домой с просьбой о частных уроках и добивается своей цели.
Занятия с Вейерштрассом продлились четыре года. Занимались у него на дому и у Ковалевской на съемной квартире, где она жила с Юлией Лермонтовой. Вейерштрасс прорабатывал с русской ученицей содержание лекций, которые читал студентам, проводил практические занятия, руководил ее научной работой. А учиться у Вейерштрасса было нелегко. По свидетельству одного из современников профессора, «его интеллектуальное превосходство скорее подавляло его слушателей, чем толкало их на путь самостоятельного творчества». Но выдающийся талант Ковалевской, ее упорство и целеустремленность делали ученицу вполне достойной своего учителя. «Что касается математического образования Ковалевской, то могу заверить, — писал он, — что я имел очень немногих учеников, которые могли бы сравниться с нею по прилежанию, способностям, усердию и увлечению наукой».
Результатом упорного труда стали три написанные в Берлине самостоятельные работы, каждая из которых заслуживала докторской степени. Вейерштрасс представляет их в Геттингенский университет, где в 1874 г. Ковалевской присуждается степень доктора философии «с наивысшей похвалой». За эти годы не раз поднимался вопрос о приеме Ковалевской в Берлинский университет. За нее хлопотали и сам Вейерштрасс, и другие научные светила, такие как Дюбуа-Реймон, Вирхов, Гельмгольц. Но ученый совет был непоколебим. Даже через 14 лет Ковалевская, будучи доктором Геттингенского университета и профессором Стокгольмского университета, не получила полноценного права учиться в Берлинском университете, который тремя десятилетиями раньше члены кружка Станкевича считали очагом свободомыслия и символом прогресса. Только в 1906 г. женщины во всей Германии получили право на образование.
В 1874 г. Ковалевская вернулась в Россию. Она хотела работать на родине. Но получить место в Петербургском университете не смогла, не разрешили ей сдавать магистерские экзамены и в Москве, не дали даже читать лекции на учрежденных при ее горячем участии Высших женских курсах.
Тем временем шли письма из Берлина, куда ее неустанно приглашал преданный друг Вейерштрасс. Сохранилось несколько десятков его писем к любимой ученице, которую он называл «третьей сестрой». В одном из них он писал:
«Дорогая Соня, будь уверена, я никогда не забуду, что именно я обязан моей ученице тем, что обладаю не только моим лучшим, но и единственным настоящим другом… Ты можешь быть твердо уверена: я всегда буду преданно поддерживать тебя в твоих научных стремлениях».
Повседневная жизнь Ковалевской в Берлине, как писала ее современница Е. Ф. Литвинова,[5] была «…однообразной и уединенной… целые дни [она] проводила за письменным столом. Ковалевская все время была в каком-то подавленном и грустном расположении духа, она не выходила из дома и забыла о существовании театра, к которому всегда имела влечение. На Рождество добродушный Вейерштрасс устраивал елку, на которой обе подруги непременно должны были присутствовать. Ковалевская чувствовала себя младшей сестрой в доме своего учителя (он жил с сестрами. — Авт.), где только что не носили ее на руках, но дружба с Вейерштрассом не могла наполнить всей ее души: он был намного ее старше, к тому же, как немец, он не понимал многих особенностей… русской жизни. Например, он никак не мог понять отношений Ковалевской к мужу, и она не пыталась даже объяснять ему их; не надо быть гениальным, но необходимо быть русским, чтобы понять все это. Она отдавалась самой усиленной умственной работе, на какую только была способна, очень мало спала по ночам, и сон ее всегда был неспокоен. Она отличалась чересчур нервным темпераментом и большой стремительностью… Из-за непрактичности обеих подруг им очень плохо жилось в Берлине: они всегда жили на дурной квартире, питались дурной пищей, дышали дурным воздухом и не пользовались никакими развлечениями. Все это, вместе с утомительной работой, подточило здоровье Ковалевской. Она похудела до того, что лицо ее из круглого сделалось овальным и глаза смотрели грустно и утомленно».
5
Биографический очерк «Софья Ковалевская. Женщина-математик, ее жизнь и ученая деятельность», 1894 г.