Все оказалось не так, как она предполагала. Мать куда-то ушла, к каким-то сплетницам-подружкам, а отец, которому полагалось быть на Мер Нуар, оказался дома, вместе с четырьмя громилами, его охраняющими. Особняк притих из-за их присутствия, испугался.
— Здравствуй, дочь, — сказал отец.
— Привет, папа.
— Промокла? Ну, иди, переоденься.
Они коротко поцеловались.
Стаскивая с себя в спальне мокрую одежду, Аделина подумала, что как-то странно сегодня выглядит отец. Какой-то он обычный. Нет самоуверенности, нет авторитетности. И мыла нет в ванной. Это никуда не годится! Что ж, горничная забрала мыло, что ли? Зачем? Горничным хорошо платят, зачем ей красть мыло?
Накинув шелковый халат, босая, Аделина вышла в коридор. Соседняя дверь — одна из гостевых спален — оказалась неожиданно запертой. Черт знает, что такое. Ага, вон горничная идет. Бездельница.
— Ирка, а куда мыло подевалось?
Белобрысо растопырив ясные крестьянские очи, надув щеки, изображая умственное напряжение, горничная Ирка сказала:
— Мыло-то?
— Именно.
— Не знаю я, Аделина Александровна.
— А дверь почему заперта?
— Это которая дверь?
— В гостевую. Рядом с моей.
— Дверь-то?
— Да. Дверь.
— Заперта? Ну, надо же… э…
— В общем, тащи мыло. Заодно можешь и полотенце приволочь чистое. Если не затруднит.
Ирка кивнула, запоминая, и ушла. Аделина вернулась в спальню и включила телевизор. Мелькнула реклама Тепедии, и начали показывать интервью с какими-то скучнолицыми кинознаменитостями, чуть ли не советского времени. Кроме них самих, ничто их в жизни не интересовало, и при этом они думали, что они сами интересны многим другим.
А Ирка все не приносила мыло. В конце концов Аделина вышла из спальни и отправилась ее искать. И нигде ее не было, Ирки — второй уровень особняка стоял пустой. Можно зайти в спальню матери, но это было ниже достоинства Аделины. А можно сунуться в другую гостевую. Она и сунулась. Но и эта гостевая оказалась запертой.
В халате, с мокрыми слипшимися волосами, Аделина спустилась по мраморной лестнице в первый уровень. Один из громил замешкался, застряв на пути, и ей пришлось его отодвинуть левой рукой. Он захихикал было, но она так на него посмотрела, что ему ничего не оставалось, как испугаться и помрачнеть.
— Куда прислуга подевалась? — спросила Аделина.
Стоявший у окна и глядевший на Мойку отец повернулся к ней.
— Ада… — сказал он.
Она терпеть не могла, когда ее так называли.
— У меня мыла нет в ванной. Горничная украла.
Это почему-то развеселило отца.
— Игорек, — позвал он.
Один из громил приблизился.
— Найди горничную и приведи сюда.
Игорек кивнул и отправился на поиски, топорща пиджак.
— Посиди со мной, Ада.
Аделина сделала недовольное лицо. Сели на диваны.
— Большая какая стала, — сказал отец, любуясь. — Ну, рассказывай, как там у тебя дела. Как скрипка?
— Скрипкой я не занимаюсь уже третий год, папа, — спокойно объяснила Аделина.
— Ну да? А чем же?
— Чем занимаюсь?
— Да.
— По-разному.
— Ясно. Так, значит, консерваторию мы бросили?
— Нет.
— Нет?
— Нет. Закончили.
— И ничего мне не сказала! Как же так!
— А ты не спрашивал.
— Постой, постой… А мама знает?
— По идее должна. Я ей говорила, вроде бы.
— Тогда знает. Она ничего не забывает. Такой человек. Скрипку бросила — жаль. А я думал, в мать пошла. Как она играла, знаешь? — он покачал головой с таким видом, будто разбирался в таких вещах.
— Но перестала, как только замуж вышла, — все-таки заметила Аделина.
— Да. Эх, Ада. Муж бывший не звонит?
— Нет.
— Неплохой парень. Зря ты его бросила. Куришь?
Он протянул ей портсигар. Аделина отрицательно покачала головой.
— Хорошо, что не куришь, — сказал отец, закуривая. — Курить вредно.
Вошел Игорек, подталкивая перед собой горничную Ирку с растопыренными глазами. Отец Аделины повернулся к ней и слегка улыбнулся.
— Ты куда мыло подевала, растяпа? — спросил он добродушно.
— Какое мыло, Александр Семенович, какое мыло? — испуганно-риторически спросила Ирка. — Я сейчас вот отнесу… Аделине Александровне…
Александр Семенович вытащил бумажник и отсчитал несколько крупных купюр.
— Вот тебе, Ирка, за службу, и шагай отсюда. Нам воров в доме не нужно.
— А я что же, как же это? — растерялась Ирка.
— Деньги возьми. И иди. Все. Да быстро, а то ведь Игорек по затылку шлепнет.
— Да за что же, Александр Семенович?…
— Пойдем, — сказал Игорек, беря деньги у Александра Семеновича и суя их Ирке в руку. — Пойдем, — повторил он, берясь за иркино пухлое плечо огромной ручищей. — Улавливаешь?
— Ай, — сказала Ирка, улавливая.
Аделина, хмурясь, проводила ее взглядом.
— За что ты ее так? — спросила она.
— А что? Месяцев восемь она уже здесь. Денег получила достаточно. Нужно и другим дать заработать.
Какой-то он странный сегодня, подумала Аделина. И неожиданно почувствовала укол совести. Все-таки дуру Ирку уволили как бы из-за нее.
— Ладно, — сказала она. — Я все-таки приму душ. Мыло в маминой ванной возьму.
— Прими, прими, — сказал отец. — И спускайся, кофе будем пить.
Комната прислуги находилась по соседству со спальней матери. Дверь распахнута — Игорек наблюдает, как собирает вещи, всхлипывая, безутешная уволенная Ирка. Аделина некоторое время постояла перед дверью, а затем направилась в спальню.
Спальня матери меблирована была в соответствии с представлениями дорогих дизайнеров о спальнях будущего. Ни окружение, ни знакомые интеллектуалы не смогли повлиять на вкусы матери. Много стекла, много алюминия, много прямых углов и горизонтальных плоскостей. Толстый белый ковер на полу. Агрегаты, управляемые дистанционно. Трехстворчатый зеркальный бар. Аделина улыбнулась. Вместо роскошной резной двери в ванную (как в остальных спальнях) — бесшумно отодвигающаяся стеклянная.
Постояв под душем, почувствовав, как наполняется приятным теплом тело, Аделина вытерлась одним из дюжины огромных полотенец, выбрала наугад новую зубную щетку, повернула позолоченный кран над раковиной (такие краны любили ставить у себя в конторах богатые менеджеры из провинции) и не услышала движения двери.
Когда ей зажали рот, она чуть не сломала передние зубы об щетку. Аделина рванулась, но держали ее очень крепко. Перед лицом появилась рука — женская, с маникюром — между большим и указательным пальцем которой помещался лист бумаги, исписанный ученическим аккуратным почерком. Аделина выхватила из писанины фразу — «Вам грозит… опасность». Замычав, она снова попыталась освободиться, и вцепилась ногтями в руку, зажимавшую ей рот. Тогда ей шепнули в ухо, «Тихо! Все будет хорошо!» И снова появился перед глазами лист.
«В этом доме все прослушивается. Не говорите ни слова. Вам грозит смертельная опасность. Положитесь на меня. Я скажу вам, что нужно делать. Если вы всё исполните в точности, у вас есть шанс. Опасность исходит не от меня, и не от людей, с которыми я связана».
Аделина подняла руку, давая знать, что все поняла. Ее отпустили. На всякий случай горничная Ирка все-таки приложила палец к губам и сделала страшные глаза. Ну и сила у девушки. Крестьянская кость.
Приложив лист к стене исписанной стороной, Ирка стала быстро писать, мельче, шариковой ручкой. Аделина, поискавшая было глазами какой-нибудь острый предмет, ножницы к примеру, заинтересовалась и стала читать по мере написания. Изначальный испуг постепенно начал проходить.
«Вы попали в неудобное положение. Если Вас сегодня здесь обнаружат, вас могут убить. Вы ни в чем не виноваты, но это не имеет значения. Вам нужно переждать день-два. Ровно в шесть тридцать мимо Вашего дома проедет такси. Поднимите руку, и оно остановится. Сядьте в такси. Назовите шоферу адрес любого из Ваших друзей. Он Вас отвезет, вы там переночуете. В театре завтра не появляйтесь. Послезавтра все будет, как обычно. Никому ничего не говорите. Шофера Вы, возможно, знаете в лицо — не подавайте виду поначалу. Возможна слежка, есть наведенные микрофоны. Мне нужно проверить всю одежду, в которой Вы поедете к друзьям — на наличие микрофонов. Одежду возьмите в шкафу и комоде матери. Делать мы это будем молча».