Выбрать главу

— Его действительно звали Зигфрид, такое имя, — пояснила Аделина.

— И он пел Зигфрида? — спросил Пушкин.

— С большим успехом.

— Хмм… Он ярко выраженный семит?

— Не очень ярко.

— Ага. Блондин?

— Да.

— Стройный?

— Да.

Пушкин развел руками и склонил голову влево, как бы говоря, «что и требовалось доказать».

— Вообще-то это свинство, — добавил он. — Какая-то извращенная провинциальность. Сколько у меня знакомых — треплемся все время на разные темы, и хоть бы что. Но как только я встречаюсь с людьми, имеющими степень, разговор сразу переключается на евреев. При этом все считают — взрослые люди — что я выступаю в роли представителя данной этнической группы. Недавно я был в Англии — за свой счет ездил, учтите!.. — он с комическим выражением лица поднял вверх указательный палец. Все улыбнулись, даже Марианна. Ей вообще ужасно нравился этот человек. — Встречался там с разными… э… коллегами… Кстати, английские биохимики почему-то не желают гладить рубашки, вечно в мятых рубашках… такой вот интересный аспект… Да, так вот, меня там все спрашивали о России с таким видом, будто я главный ее представитель и все о ней, России, знаю. Примитив, дамы и господа. Кстати, Кудрявцев это отметил в одном из своих эссе. И слегка ошибся, надобно сказать! К примеру, он пишет, что всех русских за границей считают поклонниками Толстого и Достоевского, и это, по Кудрявцеву, есть крест, который русские осуждены нести через века. Но это не так. Просто у людей есть привычка ради собственного спокойствия запихивать всех знакомых в категории. И нет на свете любителя, скажем, музыки Шопена, которого хотя бы один раз не спросили, не полька ли его мама. И при появлении в обществе француза все нефранцузские мужья сразу начинают одергивать своих жен. А про американцев думают, что они тупые и не разбираются в вине.

— Я тупой, но в вине я разбираюсь, — сообщил Милн.

— Я об этом и говорю! — закивал Пушкин. — Ну да ладно. Иду я давеча с одной дамой…

На Аделину обаяние Пушкина не действовало никак. Она с нетерпением ждала, когда же наконец лишние уедут в студию. Некрасов посмотрел на часы.

— Лев, у нас есть часа два, — сказал он. — Надо бы кое-что обсудить. По поводу сегодняшнего вечера.

— Не вдруг, — откликнулся Пушкин. — Сперва мне нужно подремать. Пойду к себе в номер, пострадаю там на сон грядущий от антисемитизма, да и вздремну. А вы меня разбудите через час. Я на втором этаже, в Два Вэ. У меня за стеной все время ебутся, звучно так. Приятно — всюду жизнь. По-моему персонал.

* * *

Щедрин и Рылеев, положив автоматы на ковер номера, забавлялись игрой в техасский холдем — одну из клубных разновидностей покера. Щедрин ждал прихода «трех одного вида», в то время как Рылеев, азартный по натуре, лелеял намечающийся «полный дом». Сделали ставки. Щедрин поменял одну карту, а Рылеев две. Повысили ставку, и еще повысили.

— А я вот не люблю всего этого либерализма, — продолжил Рылеев начатую ранее мысль. — Парады гомиков, и все такое. Сперва гомики, потом муслики тоже парад устроят. Вижу твои пять, набавляю еще три.

Щедрин слегка покраснел, но в свете полевого фонаря, освещавшего в основном стол, перемены в его лице остались незамеченными партнером.

— Вижу твои три… — сообщил он. — И вот еще десять. Нет, двадцать.

— Ну, знаешь ли…

— Нет, видишь…

Оба замолчали одновременно. Из коридора отчетливо донеслось:

— Бррам-бам-бам, бррам-бам-бам… бам! — баритонально, а затем очень чистое, очень сильное меццо вывело на одной ноте:

— Я пришла к тебе против воли. Но мне велено исполнить твою просьбу. Спаси Лизу, женись на ней.

Все стихло.

— Какую Лизу? — шепотом спросил Рылеев. — Твою гёрлфренд зовут Лиза?

— У меня нет гёрлфренд, — растерянным шепотом отозвался Щедрин.

В коридоре снова запели:

— Бррам-бам-бам, бррам-бам-бам… бам!

И однонотным контрапунктом пошло опять меццо:

— И три карты… три карты… три карты…

И снова стихло, уже окончательно. Некоторое время Щедрин и Рылеев смотрели друг на друга.

— Ебаный в рот, — сказал Щедрин, поднимая автомат с пола и бесшумно поднимаясь на ноги.

Рылеев сделал тоже самое.

— Надо посмотреть, — сказал он вполголоса, а потом вдруг крикнул, оглушив и напугав Щедрина, — Кто там?!! Эй!!

— Идиот, — тихо сказал Щедрин, силой воли подавляя страх и переполняясь воинской доблестью. Придерживая автомат правой рукой, он быстро и ловко, почти без шума, подошел к двери, ловким движением взялся за ручку, и рванул дверь на себя. Рылеев припал на одно колено, целясь из автомата в образовавшийся проем.

— Что там? — спросил он хрипло.

— Не видно ни хуя, — отозвался Щедрин. — Ладно. Подожди. Э… Прикрой меня. Черт, фонарик нужен.

Рылеев оглянулся. Полевой фонарь не подходил — слишком тяжелый. Обычный монтерский фонарик лежал на трюмо. Немного поколебавшись, Рылеев опустил ствол и прошел к трюмо, а когда обернулся, в комнате уже находились, помимо Щедрина, еще двое. Долговязый и очень черный в сумеречном свете негр аккуратно и бесшумно укладывал насильственным путем выключенного Щедрина на ковер, а слегка крестьянского вида, как показалось горожанину Рылееву, шатен в элегантном костюме направил автомат Щедрина Рылееву в голову.

— Бросай дуру, — сказал шатен.

— Э…

— Я говорю, дуру бросай.

Рылеев осторожно, левой рукой, перекинул ремень автомата через шею, медленно присел на корточки, и положил автомат на ковер. И в этот момент в номер вперлась темноволосая стерва, виденная им давеча в баре. Уверенным шагом она подошла к Рылееву (он отпрянул), наклонилась, и подобрала автомат. Негр, уложив Щедрина, закрыл и запер дверь.

— Где говорильник? — спросил у Рылеева шатен.

— А?

— Рация, передатчик.

— Эдуард… — позвал негр.

— А?

Негр кивнул в нужном направлении.

— Ага, — сказал Эдуард. — Линка, не застрелись там. Так. Ничего себе.

Аделина и Эдуард одновременно подошли к агрегату. Он был громоздкий, имел множество дисплеев, кнопок, клемм, и рычагов. Эдуард оглянулся.

— Я предупреждал, — сказал негр.

— Ладно, — сказал Эдуард. — Эй, связной, тебя как зовут?

— Валера, — сказал ошарашенный Рылеев.

Негр хихикнул.

— Нам нужно срочно позвонить. Иди сюда, — велел шатен Эдуард.

Связной Валера подошел к агрегату.

— Линка, не верти дурой, — предупредил Эдуард. — Так. Нам нужно позвонить… Милн?… вот по этому номеру, — он взял лист бумаги, поданный ему Милном.

Связист посмотрел на номер.

— Не понимаю, — сказал он.

— Чего тут понимать?

— Это не российский номер.

— Ну и что?

— Код страны…

— Что «код страны»?

— Странный какой-то.

Эдуард глянул на Милна. Милн развел руками.

— Вроде бы… — начал было Эдуард, но сразу замолчал.

— Этот код от страны не зависит, — объяснил Милн.

— Ага, — сказал связист. — Тогда понятно… А это…

— Валера, нам некогда, — сказала Аделина, рассматривая автомат. — Что тут? В фильмах показывают… Ага. Нам некогда, — повторила она, вертя автоматом и глядя на Валеру.

— Э! Э! Осторожно! — Рылеев отодвинулся, закрываясь рукой.

— Связь, — напомнил ему Эдуард.

Рылеев, обойдя полукругом Аделину, присел за агрегатом. Засветились дисплеи, погас контрольный огонек.

— Сейчас он вызовет подмогу, — предупредила Аделина.

— Не вызовет, — возразил Милн.

— Мы же не совсем идиоты, кое-что понимаем и видим, — объяснил Эдуард, следя за действиями Рылеева. — Не так уж это сложно.

Из агрегата раздался гудок, похожий на обычный телефонный. Рылеев снял с крепления наушник и протянул его — от себя. Милн взял наушник, но динамик агрегата почему-то продолжал работать. Это удивило не только Милна, Эдуарда, и Аделину, но, почему-то, Рылеева тоже. Он стал осматривать агрегат, тыкаясь в разные места.

— Шалом, — сказали в динамике.