ЛЮДМИЛА. Но мы говорим о кризисе в науке…
ПУШКИН. Перманентный кризис, повторяю, называется — застой. И почему бы не быть застою? Со специалистами бывает забавно. Я очень их люблю — они потешные. Как правило, это люди очень невежественные. Знают только свой предмет, якобы, то бишь, зазубрили, сколько смогли. Понятно, что для того, чтобы быть, к примеру, биохимиком, нужно знать много разного помимо биохимии. Физику — неплохо, биологию — безусловно, но и астрономия не помешает, а также живопись и музыка, и действительно знать и интересоваться, а не «помню, проходили».
ЛЮДМИЛА. Это серьезно?
ПУШКИН. Очень серьезно. Эйнштейну очень мешало незнание архитектуры. Ньютону — незнание музыки. В мире все связано, везде есть параллели. Сегодняшняя генная инженерия — просто варварство, и все потому, что — страшно сказать — генные инженеры ровно ничего не знают об агрикультуре. Не говоря уж о музыке. Про художественную литературу я тактично промолчу. Впрочем, нет, скажу — определения узкого специалиста есть у Джонатана Свифта и у Джорджа Бернарда Шоу. Определения эти — очень негативные, и вполне применимы к сегодняшним специалистам, и этим специалистам неплохо было бы прочесть и подумать, поскольку полвека они только переливают из пустого в порожнее. Помимо этого, вот уже полтора века подряд — приблизительно с момента начала нефтяной индустрии, если по Кудрявцеву — точные науки непрерывно пытаются взять на себя роль церкви. И следует сказать — научная бюрократия как раз в этом случае весьма неплохо справилась с задачей. Она, научная бюрократия, довела человечества до почти полного отупения и бездуховности, разрушила экологию, подтолкнула всех к нефтяному кризису — и тем не менее большинство человечества рассчитывает именно на нее — она, научная бюрократия, должна нас вывести из кризиса. И с экологией разобраться. Это — нарушение уже не Второй, но Первой Заповеди, да и противоречит здравому смыслу.
ЛЮДМИЛА (поворачиваясь к Некрасову). Что думают по этому поводу экономисты?
НЕКРАСОВ. Экономисты не думают. Экономисты прогнозируют.
ЛЮДМИЛА. И все же?
Пауза.
НЕКРАСОВ. В общем-то, все, что только что сказал Лев Борисович, в полной мере относится и к экономистам. Современная политэкономия устарела очень давно. Родоначальник ее — Джон Ло, придумавший финансовую пирамиду и первый в цивилизованном мире использовавший кредит как реальные деньги. Был он карточный шулер — то есть, специалист узкого плана. А пророк ее — Ирвинг Фишер, объявивший о приходе эпохи перманентного процветания в Америке за пять недель до падения биржи, приведшего Америку и остальной мир к десятилетней Депрессии. Фишер также писал, что Сухой Закон даст возможность людям, ранее тратившимся на алкоголь, вкладывать освободившиеся деньги в благоустройство домов, автомобили, музыкальные инструменты, радио, путешествия, развлечения, страховые взносы, просвещение, книги, и журналы. Цитирую по памяти. Внушительный список. Очень хорошо иллюстрирует понятия экономистов о жизни, и о том, что происходит на самом деле. И можно ли верить их прогнозам. Человек этот имел докторскую степень, полученную в Гарварде.
ЛЮДМИЛА. А как это сочетается с представленными вами данными о… я забыла термин.
НЕКРАСОВ. Рандеман декруассан. Лев Борисович обмолвился о параллелях в разных областях…
ЛЮДМИЛА. Все-таки объясните, что означает этот термин.
НЕКРАСОВ. Ну, допустим, вы сеете килограмм каких-нибудь семян, и, допустим, вырастает у вас тонна каких-нибудь всходов. По логике, если засеять еще килограмм, взойдет еще тонна. Но сеют — а всходит меньше тонны. И чем больше сеют — на одном и том же участке, тем меньше всходит. Понимаю, что это далеко сейчас от интересов многих — вся эта агрикультура. Тогда проще и ближе. К примеру, красивая и умная женщина завела себе состоятельного любовника, у которого есть два миллиона денег. Женщина имеет доступ к приблизительно одной восьмой этих денег — к четверти миллиона. Таким образом, если она заведет себе еще трех любовников с таким же состоянием, по логике она должна иметь доступ к целому миллиону. Но, заведя, она убеждается, что едва на полмиллиона тянет.
Людмила издает любезный смешок.
НЕКРАСОВ. Нефтяная индустрия освободила от тяжелого труда шесть восьмых работоспособного населения цивилизованных стран. Казалось бы, освободилось поле для духовного роста, но, упрощая, можно сказать, что это поле заняли телевидение и мобильники, и в целом человечество сегодня менее духовно, чем до нефтяной индустрии. Компьютеризация призвана была сделать производство более эффективным. Дело кончилось тем, что большую часть производства перевели в малоразвитые страны, а население больших городов заняли в «секторе услуг». Это такая придумка — типа, город процветает, потому что все горожане заняты тем, что стирают друг другу белье, отмечая каждую стирку в ноутбуке — все заняты полезным делом.
ЛЮДМИЛА. Здесь уж ничего не поделаешь — законы свободного предпринимательства имеют свои особенности. Плановая экономика такого не допускала, и тем не менее не выдержала конкуренции, не являясь достаточно эффективной для современного мира.
НЕКРАСОВ. Плановая экономика усугубила положение в пределах России. То, что было губительно для Европы и Америки, в России, благодаря плановой экономике, становилось губительно вдвойне. К примеру, валяющие дурака, делающие вид, что заняты, потенциальные рабочие силы Германии, Англии, или Америки в случае необходимости смогут начать работать снова. Возможно плохо — по началу. Но смогут. В России на это рассчитывать нельзя — по крайней мере в пределах нынешнего поколения. Но это всего лишь местные особенности, а существуют еще и общие для всех экономические проблемы, действительно серьезные. Например, власть корпораций. Москва только что свалила Тепедию — грубо, примитивно, и сделала это в конечном счете совершенно зря. Положение это не изменит. Несмотря на недвусмысленные антитрестовские законы, существующие, например, в Соединенных Штатах с начала двадцатого века, и многократно подтвержденные и обновленные — например, администрацией Джорджа Буша-младшего в две тысячи втором году — экономические круги продолжают приписывать корпорации человеческие качества и наделяют корпорацию правами индивидуума. Корпорация — это просто гора денег. Затратив относительно небольшую сумму, человек может войти в правление любой корпорации и принимать активное участие в ее решениях, не неся при этом никакой личной ответственности. Прогорит ли корпорация, выиграет ли — человек не рискует ни своими собственными средствами, ни своей репутацией. Поскольку корпорацию рассматривают, как индивидуального частного предпринимателя, ей, корпорации, позволено конкурировать с частниками на равных. И, скажем, дядя Витя с артелью из десяти человек, выпускающий в пригородном сарае клинья для велосипедов, должен закрыть дело и заняться веб-дизайном, поскольку не смог заказать из Китая сто тысяч клиньев, получить за это огромную скидку, и продавать клинья по дешевке. С точки зрения экономистов, все правильно — ему ведь никто не запрещал заказывать эти самые клинья. Не выдержал конкуренции. Там, где дело касается предметов повседневного употребления, частному предпринимателю все пути закрыты еще до того, как правительство начнет давить его налогами. Корпорации не знают границ. К примеру, новгородский сапожник, изучивший все возможные дизайны современных вечерних туфель, талантливый и целеустремленный, чтобы выжить, вынужден был бы назначать цены за свою продукцию, значительно превышающие цены Маноло и Феррагамы — но кто же купит у новгородца, или москвича, или жителя Льежа или Бруклина, пару туфель за семьсот долларов, если можно купить Феррагаму за четыреста? Зачем москвичу чайник за десять долларов, если он может купить китайский за три? И так далее. Корпорации необходимы, когда речь идет о грандиозных проектах — о строительстве больших зданий, о железных дорогах. Из бытовых нужд корпорациям следует уйти, и чем скорее, тем лучше. Но они не желают.