«Пушкин входил в его кровь», - говорил Набоков о своем герое. У Григория Лозинского Пушкин всегда был в крови. Он писал о следах «Евгения Онегина» в «Мертвых душах», о Пушкине в мировой литературе, о пушкинском взгляде на авторское право, комментировал юбилейное издание «Евгения Онегина».
Не случайно в 1935 году Григория Лозинского без колебаний выбрали письмоводителем (официально - генеральным секретарем) Пушкинского юбилейного комитета.
Чествовать Пушкина русская эмиграция готовилась давно. С середины 20-х годов во многих странах русского рассеяния культурные беженцы отмечали День русской культуры, который всегда приурочивался ко дню пушкинского рождения. Как справедливо указывает историк зарубежной пушкинианы Михаил Филин, «идея проведения такого праздника зародилась и была реализована демократическими кругами эмиграции. Помимо общекультурных, организаторы Дней преследовали и иные цели. Не случайно „правый“ лагерь вскорости постановил праздновать - в качестве некоего ответа на вызов - День русской славы, приходящийся на день памяти Святого князя Владимира, крестителя Руси».
М. Филин не раскрывает, что же это за «иные» цели и в чем же заключался «вызов». А цели были, с точки зрения «истинно русских людей», - «еврейские», перетягивание Пушкина на «их» сторону. И все современники, упоминаемые в письме Ходасевича, были, с точки зрения определенных кругов, «несомненно куплены жидами», все это были деятели из «проеврейской» и втайне «просоветской» газеты «Последние новости», с которыми националистическое крыло эмиграции не желало иметь никакого дела.
Эти- то две стороны -дилетантизм и призрак «еврейского заговора» - и высмеивает в своей сатире Ходасевич, язвительно возводя пушкинские, ганнибаловские, корни к иудаизму, распространенному на черной родине Абрама Петровича.
Как вспоминал серый кардинал Комитета, меценат и устроитель грандиозной Пушкинской выставки в парижском Зале Плейель Сергей Лифарь: «Пушкин чествовался в 1937 году, т. е. в год его смерти, во всех пяти частях света: в Европе в 24 государствах и в 170 городах, в Австралии в 4 городах, в Азии в 8 государствах и 14 городах, в Америке в 6 государствах и 28 городах, в Африке в 3 государствах и в 5 городах, а всего в 42 государствах и в 231 городе».
В результате всеэмигрантское празднование юбилея достигло той степени пошлости и умиления, что не сравнить парижские торжества с параллельными московскими было уже невозможно. И там, и здесь национальный культ перерастал в пародию на самого себя и становился угрожающим. Недаром наиболее чувствительные люди бежали от этих самодовольных фанфар: Бунин в юбилейный день просто сказался больным и не явился в президиум. Не видели в зале Плейель и Ходасевича и как раз ему приписывали продолжение пушкинской эпиграммы:
Авторство Ходасевича, признаемся, весьма сомнительно: добавление к пушкинскому тексту неуклюжее.
Центральный Пушкинский комитет был образован в Париже в феврале 1935 года. Во главе его президиума встал адвокат Василий Маклаков (председатель Русского эмигрантского комитета при Лиге Наций), его товарищами выбрали историка и публициста Павла Милюкова, общественного деятеля Михаила Федорова и писателя Ивана Бунина. За два года подготовки к празднованию в Комитет вошли многие видные деятели эмиграции, преимущественно парижане: Георгий Адамович, Константин Бальмонт, Александр Бенуа, Владимир Бурцев, Мария Германова, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Сергей Рахманинов, Марина Цветаева, всего 60 человек.
«Всемирным Пушкинскимкомитетом, - вспоминал С.Лифарь, - была выработана программа-тип чествования Пушкина, и эта программа была разослана во все местные комитеты. Она легла в основу всех местных Пушкинских торжеств. По просьбе местных комитетов им были высланы все необходимые материалы: речи Достоевского, Тургенева, Ключевского, посвященные Пушкину статьи французских писателей, специально написанные к юбилею статьи русских писателей Б. К. Зайцева, А. П. Ладинского и других, партитуры и ноты опер и романсов на пушкинские темы и слова. Композитор Дукельский, по моей просьбе, написал оперу „Барышня-крестьянка“, но, к сожалению, поставить ее в театре мне не удалось».
Но Ходасевич от всего этого уклонился: «…ни в каких заседаниях, собраниях, концертах, ни в каких „пушкинских“ номерах газет и журналов не участвую - ибо нет моих сил преодолеть отвращение к эмигрантской пошлятине, разведенной вокруг Пушкина» (письмо Альфреду Бему, 4 февраля 1937 г.).