Но и эта неказистая, сложная скудность отечественного пейзажа - не первопричина того, почему мне приходится именовать себя патриотом.
Только здесь и лишь ежечасно принимая за данность, что в любую минуту я могу быть обруган, затоптан, заплеван, обманут, потерян и выставлен вон - я отдельным усилием нахожу в себе такт и терпение. Да, наша Родина нас раздражает, из России слишком часто хочется убежать: ибо здесь в центре мира не мы, но что угодно еще - тьма, зима, продавец, кандидат, офицерша, забор. Кто-то свыше, в конце концов. Нас здесь минимум, и то избыточный. Но именно в силу того, что осознающий свою необязательность, мизерабельность, слабость человек лучше слышит и меньше гордится, у него появляются истинно патриотические чувства - снисходительность, жалость, смирение. Так, отставив желание плюнуть, зевнуть, заткнуть уши, я сажусь подле гладкого во всех отношениях офисного кузнечика, а то и девицы, юридической и курортной. Я смиренно выслушиваю, а затем и поддерживаю их без всякой причины затеянный, праздный и бесконечный, родной разговор о том, как мы все дружно не любим Россию.
Михаил Харитонов
Трактат о том, кто сверху
Начальство ненавидеть бессмысленно, выносить невозможно, терпеть необходимо
Девочку нужно было увольнять.
Собственно говоря, ее и на работу брать не нужно было, но тут уж не я решал. Впрочем, потом мне сказали, что решал-то, оказывается, все-таки я и нарешал хреново. Потому что девочка была вовсе даже не маленькой радостью владельца нашего изданьица (как почему-то «все решили»), а просто девочкой, которую кто-то когда-то зачем-то сюда взял. Может быть, даже имея виды - а, впрочем, и Бог с ними. Писать она не умела, учиться не хотела, ходить на работу не считала полезным для себя занятием, и это в ту пору, когда мы гробились как чернышевские, в пожарном порядке осваиваясь и давая продукт. Кроме того, девочке сдуру выписали какие-то совершенно неприличные деньги, «этого только еще не хватало».
Так или иначе, процедуру предстояло провести мне, как завотдела.
Был я тогда пузатым дядькой «ощутимо за тридцать» и считал себя довольно-таки тертым хреном. Не то чтоб чем гордясь - гордиться стоит результатами, а по итогам всех прошлых приключений у меня не завелось ни поместий на Канарах, ни яхт на Сейшелах, ни валютных счетов на Каймановых, едрить их в евро, островах. Из накопленного опыта конвертабельно оказалось тоже всего-то ничего - так, некоторое количество воспоминаний и умение строить из слов предложения. Каковое умение я прекрасно наработал и без того. Но, так или иначе, что-то внутри осело, записалось на корочку: кой-какая второсвежая кисловатая «бывалость», какая, наверное, есть у всех мужчин моего возраста после девяностых.
Я работал в институте, в банке, в семейной фирме, а также трепыхался вольной птицею - то бишь фрилансерствовал во времена, к фрилансу не приспособленные. Мне случалось вести сугубо частные делишки-бизнесочки, и тем же я занимался совместно с большими угрюмыми коллективами. Мне пришлось побывать на разных позициях: руководить - в смысле, «организовывать дело», консультировать, а также работать на свой страх и риск и на дядю (более всего - на дядю). Я хороводился с людьми, от одного вида которых и падальщик блеванул бы, и стервятничал с мохеровыми лапсиками, жадничавшими извести на меня лишний рубль или доллар. Я выбивал обещанное и бегал от исполнения собственных обязательств: и то и другое иногда приходилось проделывать с риском для себя и окружающих. Приходилось также применять силовую дипломатию, самому тоже оказываться ее объектом: один раз меня чуть не гробанули, и пару раз я всерьез подумывал насчет того же самого относительно других людей - слава Богу, не случилось.
Но вот чего мне до сих пор не приходилось делать, так это увольнять кого-либо с работы. По бумажке, типа, увольнять, а не так чтобы. Меня это немножко смущало.
Девочка явилась где-то через неделю после того, как уже всем стало окончательно ясно, что случай безнадежный. Разговор, таким образом, свелся к банальному моему: «Ну чего? пиши» - и минут через пять косо-криво написанной бумажке «по собственному».
«Ну вот, - уныло подумал я в тот момент, - я теперь настоящий начальник. Даже уволил».
Мне стало тоскливо. Не из-за сделанного - ни малейших угрызений совести по поводу произведенной санации я не испытывал, а именно из-за этого самого «я теперь начальник».