- Саша , не кощунствуй! – неприязненно вырвавшись, Натали убежала.
Николай проводил её сладострастным взглядом.
- Не забудьте про бал В Аничковом, господин поэт. Иностранные посланник должны сообщить своим дворам о красоте русских женщин, - ледяным тоном подтвердил государь от дверей.
Из залы быстрым размашистым шагом Пушкин пошёл в гостиную, где собрались сёстры Гончаровы и гости. Александра при свете трехсвечника, пятном вырисовавшем её бледное несчастливое лицо, болезненный румянец и худые руки, играла на клавикордах «Дунайские песни» Штрауса. Чаадаев и Геккерен, стоя подле неё, молча курили трубки. Екатерина танцевала с ротмистром ланским, Дантес – с Натали. В углу у камина, протянув руки к экрану, сидел, не снявший сюртука, Лепарский.
- Я готов вам сделать предложение, сударыня,- говорил ротмистр Ланский жадно млевшей от его слов Екатерине. – Но я могу любить вас, лишь как отраженье вашей сестры, Натали. В ваших глазах я читаю её глаза, на ваших губах я вижу печать её сестринского поцелуя. Она – богиня, вы – её наперсница. Я настолько боготворю Натали. Что не могу представить физической близости с ней. Она кажется мне прекрасной и хрупкой греческой амфорой, которую так легко разбить навсегда. Даже прикосновением я страшусь оскорбить её.
- Со мной проще? – игриво сверкнула очами Екатерина, чтобы прервать не вполне вдохновлявшие её речи.
-О, куда проще!
- Простота крепче. Природа выбирает простоту.
Следом за Екатериной и Ланским двигалась другая танцующая пара, Дантес и Натали.
- Отчего вы надели черную пару, барон Дантес? – не без лёгкого кокетства спрашивала Натали.- В таком чёрном фраке, как ваш, обычно являются на похороны.
- Я грущу, сударыня. Вы не ведаете, сколько печальных мыслей танцует у меня в голове.
- Какой же танец предпочитают ваши мысли? Впрочем, я вам не верю, не верю, не верю! Вы отъявленный оригинал. Сначала вы поражаете публику габардиновым пальто, а теперь чёрным фраком. Петербург уже успел познать вас как сердцееда, недотрогу, печальника и законодателя мод.
- У меня слабость листать модные парижские издания.
- Мужская слабость?
- Вкусы мужчин не так отличны от вкусов дам, как принято считать.
- Откройте секрет, где вы находите средства на фраки, жилеты, панталоны, галстуки и перчатки? Наряды – единственное серьёзное отличие человека от зверя.
- Мне поставляет средства мой нареченны отец посланник Геккерен.
- Он так любит вас!
- Ума не чает.
- Редко увидишь подобную привязанность между мужчинами. Я слышала, Геккерену нелегко было добиться вашего усыновления. Вы не родственники, и он лишь чуть старше вас.
- Я не препятсвую ему.
- В чём?
-Любить себя.
- Как этому можно препятствовать. Сердцу не прикажешь. Помимо воли мы любим или ненавидим.
- Только недавно я получил специальную грамоту короля Нидерландов с позволением принять имя, титул и греб барона Геккерена. Император Николай тоже дал своё высочайшее соизволение. Мой отец, к которому в далёкий Эльзас ездил Геккерен за официальным разрешением, то же не возражал. Теперь я именуюсь Георг-Карл Геккерен.
- Опять два имени.
- Барон Геккерен не мог выбрать, что ему больше нравиться, Георг или Карл. В результате, дал оба имени сразу. У отца свои причуды, - иронически улыбнулся Трубецкой. – До этого я был Жоржем –Шарлем Дантесом. Отец хотел, отец хотел чтобы я звался Жоржем. А покойница мать – Шарлем. Так я стал Жоржем-Шарлем. У меня столько имён. Что я запутался кто я.
- Каким же именем из четырёх вас теперь именовать?
- Отзовусь на любое. Имена не отражают сути. Главное, я теперь единственный наследник гигантского состояния бездетного барона Геккерена. За это можно ему простить многое.
- Или все?
- Смотрите, он наблюдает за нами.
- Барон, мне было бы неприятно думать, что вы «аст».
- Вы сами сказали, сердцу не прикажешь. Нет различия в любви к мужчине или женщине.
-
* * *
- Òû ðåøèë? ñïðîñèëà îíà Ïóøêèíà.
- äà.
- ×òî æå, òàêîì ñëó÷àå, ÿ ðàäà, ÷òî ïîïàëà õîòÿ áû â ñïèñîê òâîèõ æåíùèí. ß çàâåðøàþ åãî, âåëèêà ÷åñòü,-- Àëåêñàíäðà ïîäíÿëà ñ èçãîëîâüÿ êðîâàòè Ïóøêèíà áðîøåííóþ òåòðàäü åãî « Äîíæóàíñêîãî ñïèñêà.»
- ðàñêðîé òåòðàäü, òàì ïîÿâèëîñü åù¸ îäíî èìÿ. Òðèäöàòü ÷åòâ¸ðòîå.
Àëåêñàíäðà ðàñêðûëà òåòðàäü.
- Åëåíà Íàøà ïðèõîäÿùàÿ ïðà÷êà! çàìàõíóâøèñü íà Ïóøêèíà, Àëåêñàíäðà øâûðíóëà òåòðàäü íà ïîë.
Ïóøêèí íå ñëóøàë íè å¸, íè ×ààäàåâà, ïîëóøåïîòîì îí ÷èòàë:
« Çà÷åì òàê çâó÷íî îí ïî¸ò?
Íàïðàñíî óõî ïîðàæàÿ,
Ê êàêîé îí öåëè íàñ âåä¸ò?
Î ÷¸ì áðåí÷èò? ×åìó íàñ ó÷èò?
Êàê ñâîåíðàâíûé ÷àðîäåé?
Êàê âåòåð ïåñíü åãî ñâîáîäíà,
çàòî êàê âåòåð è áåñïëîäíà!
Êàêàÿ ïîëüçà íàì îò íåé?...»
Ïóøêèí ñòîÿë ñïèíîé, ãðåÿ ó ïå÷è ðóêè, êîãäà âîø¸ë Òðóáåöêîé, âûñîêèé, õóäîé, áëåäíûé, íåáðèòûé, â ïîõîäíîé øèíåëè ñâåòëî-çåë¸íîé øåðñòè ñ çîëîòûìè ïîãîíàìè è îôèöåðñêîé ôóðàæêå. Óñëûøàâ øàãè, Ïóøêèí ïîâåðíóëñÿ, Òðóáåöêîé æå ìåäëåííî îïóñòèëñÿ ïåðåä íèì íà êîëåíè. ×åðåç íåïðèêðûòûå äâåðè â ãîñòèíóþ âêàòûâàëñÿ ïîòîê ãóñòîãî ìîðîçíîãî âîçäóõà, êîëåáàâøåãî ïëàìÿ â ïå÷è. Òðóáåöêîé øåë íå çàêðûâàÿ äâåðåé.
- Çà÷åì çà÷åì ýòî? äðîæàùèìè îáåñêðîâëåííûìè áîëüøèìè ãóáàìè àôðèêàíöà ñïðîñèë Ïóøêèí.
- Ïðîñòè ïðîñòè ìåíÿ.
- Òû ðåøèë? ñïðîñèëà îíà Ïóøêèíà.
- äà.
- ×òî æå, òàêîì ñëó÷àå, ÿ ðàäà, ÷òî ïîïàëà õîòÿ áû â ñïèñîê òâîèõ æåíùèí. ß çàâåðøàþ åãî, âåëèêà ÷åñòü,-- Àëåêñàíäðà ïîäíÿëà ñ èçãîëîâüÿ êðîâàòè Ïóøêèíà áðîøåííóþ òåòðàäü åãî « Äîíæóàíñêîãî ñïèñêà.»
- ðàñêðîé òåòðàäü, òàì ïîÿâèëîñü åù¸ îäíî èìÿ. Òðèäöàòü ÷åòâ¸ðòîå.
Àëåêñàíäðà ðàñêðûëà òåòðàäü.
- Åëåíà Íàøà ïðèõîäÿùàÿ ïðà÷êà! çàìàõíóâøèñü íà Ïóøêèíà, Àëåêñàíäðà øâûðíóëà òåòðàäü íà ïîë.
Ïóøêèí íå ñëóøàë íè å¸, íè ×ààäàåâà, ïîëóøåïîòîì îí ÷èòàë:
« Çà÷åì òàê çâó÷íî îí ïî¸ò?
Íàïðàñíî óõî ïîðàæàÿ,
Ê êàêîé îí öåëè íàñ âåä¸ò?
- Ты решил? – спросила она Пушкина.
- Да.
- … Что же, таком случае, я рада, что попала хотя бы в список твоих женщин. Я завершаю его, велика честь,-- Александра подняла с изголовья кровати Пушкина брошенную тетрадь его « Донжуанского списка.»
- раскрой тетрадь, там появилось ещё одно имя. Тридцать четвёртое.
Александра раскрыла тетрадь.
- Елена… Наша приходящая прачка! – замахнувшись на Пушкина, Александра швырнула тетрадь на пол.
Пушкин не слушал ни её, ни Чаадаева, полушепотом он читал:
« Зачем так звучно он поёт?
Напрасно ухо поражая,
К какой он цели нас ведёт?
О чём бренчит? Чему нас учит?
Как своенравный чародей?
Как ветер песнь его свободна,
Зато как ветер и бесплодна!
Какая польза нам от ней?...»
Пушкин стоял спиной, грея у печи руки, когда вошёл Трубецкой, высокий, худой, бледный, небритый, в походной шинели светло-зелёной шерсти с золотыми погонами и офицерской фуражке. Услышав шаги, Пушкин повернулся, Трубецкой же медленно опустился перед ним на колени. Через неприкрытые двери в гостиную вкатывался поток густого морозного воздуха, колебавшего пламя в печи. Трубецкой шел, не закрывая дверей.
- Зачем… Зачем это? – дрожащими обескровленными большими губами африканца спросил Пушкин.
- Прости… прости меня.
Пушкин отвернулся:
- Я и не был сердит на тебя, как показала Судьба. Меня ведёт судьба. Три года мне не пишется. Царь выкупает тиражи моих книг и журнала «Современник», оплачивает квартиру. Но он старается не для моего таланта. Ему нужна Натали. Им владеет страсть собственника. Он хочет показывать её на балах как красивую дорогую вещь. Жену придворного поэт. Я превратился в сутенёра при ней. Её красота, связанные с её красотой хлопоты заглушили интерес к творчеству. Как поэт я умер три года назад, когда закончил свой последний шедевр « Пиковую даму»