— Ну, ты не очень-то грозись! Нам все равно на войну идти!
— Остынь, Захар Фомич, — очень тихо сказал Николай, — война уже сама пришла сюда.
— Ну, и Мадагаскар! И этот по-нашему говорит. Да вы кто такие будете?
— Я из жандармерии, — сухо произнес дядя Миша. — Вы двое немедленно отправляйтесь на корабль! И не болтать об этой встрече! Ты, боцман, сейчас пойдешь с нами и покажешь, где находится эта дамочка, которая так складно по-нашему выражается. Понял?
— Так точно, ваше благородие! Там на двери черный кот намалеван и граммофон играет. Только разрешите доложить, я тогда на корабль к спуску флага никак не поспею.
— Не беспокойся, доставим в лучшем виде. Если будешь молчать, еще и благодарность в приказе получишь.
Пансион «Радость» размещался в одном из бывших портовых складов, под крышей которого на скорую руку соорудили зал для гостей, буфет, с десяток номеров и других необходимых помещений. Место бойкое, от посетителей не было отбоя.
Николай и дядя Миша засели в зале, посматривали по сторонам, для приличия прихлебывали мутное пойло, которое здесь подавалось под видом шампанского.
Знакомую боцмана, брюнетку Софи, сразу же узнали по описанию, стоило ей появиться в зале. Как и договорились, дядя Миша присел в сторонке, а знакомство начал Николай. Ддя завязки разговора выставил еще одну бутылку шипучки, начал отпускать на немецком многословные комплименты.
Софи смеялась в ответ, не переводя дыхания щебетала по- французски.
— Когда это ты, Дарья, так навострилась по-иностранному болтать? — повернулся к ней напарник Николая.
— Месье, же сюи франсэз, жабит Пари, — холодно ответила девица.
— Это ты-то француженка и живешь в Париже? Не за тобой ли в прошлом году по всему Азову Сенька-купчик с ножом гонялся? После того как ты со штурманом-итальянцем путалась.
— Господи, дядя Миша! Ой, так вы же без парика! Где же ваши бакенбарды? — изумлению девицы не было предела, но она быстро пришла в себя. — У меня с паспортом все в порядке и справка от врача имеется. Мы с девочками едем в Тулон, просто завернули сюда, чтобы повидаться с земляками.
— Мы, Дарья, зайдем к тебе. Есть разговор.
Взаимопонимание было достигнуто без лишних слов. Выяснилось, что в пансион приходят разные люди, а в комнате, что позади кухни, каждый вечер идет крупная карточная игра. Белобрысый штабной офицер — частый гость заведения.
— К кому он ходит?
— К Адели. Ну, к Ольге, что из Новороссийска. Вы же ее должны помнить, она еще гуляла с этим, как его…
— Дарья, вижу по глазам, что юлишь. Выкладывай все.
— Дядя Миша, я боюсь. Они же азиаты, говорят всегда вежливо, а смотрят на тебя без всяких чувств, как на жабу какую-нибудь. Убьют, не охнут.
— Какие азиаты? Говори, не бойся. В случае чего, в обиду не дам, первым же пароходом в Европу уплывешь. Мое слово верное, знаешь сама.
— Так комната Ольги в конце коридора, рядом задняя дверь, запор отодвинул и уже во дворе. Они ее и просят погулять, а потом и платят как за всю ночь.
— Кто они?
— Ну, этот белобрысый, а с ним еще двое-трое каких-то господ, похожих на калмыков. Главный у них маленький такой, черненький и в очках. Именно он с белобрысым запирается в комнате Ольги, курят, по часу сидят там вдвоем. Может, они из тех, которые без женщин обходятся?
— У Ольги в комнате какая обстановка?
— Да как и у меня — кровать, комод, ширма.
Дядя Миша кивнул понимающе.
— Как часто они к ней заходят?
— Сегодня не приходили, но обычно предупреждают заранее, чтобы другие клиенты не мешали.
— Вот и хорошо, — согласился дядя Миша. — Ты, Коля, пойди погуляй, а мы с Дарьей чайку попьем, а потом и с Ольгой побеседуем.
Владимир Александрович выслушал рапорт Николая очень внимательно.
— Дело серьезное, вполне могут один из наших броненосцев отправить на дно. Японские агенты раньше все вокруг да около крутились, а сейчас осмелели. Рассчитали точно, мы в чужом порту, плавание других судов запретить не можем. Если же на одном из наших кораблей произойдет взрыв, то не только боеспособность эскадры понизится, но и дружественные отношения России и Франции пострадают. Могут возникнуть взаимные подозрения и все такое прочее.
— В такой операции их агенты и сами могут погибнуть.
— Этим их не испугаешь. Настоящий самурай всегда готов исполнить священный приказ императора, он беспощаден и к врагам, и к самому себе. Японские дети еще в школе узнают старинную историю о самурае, на кинжале которого было выгравировано: «верность господину перевесит тысячи гор, а моя жизнь легка, как волосок». Этот самурай верно служил, но когда однажды ошибся и не смог выполнить приказ господина, немедленно сделал себе харакири.