— Скажи-ка мне лучше, правда, что тут японских шпионов полным-полно? Слухи разные ходят. Я же догадываюсь, чем ты занимаешься, поэтому только один вопрос и задаю.
— В этих краях своя война, Семен. Вы у себя на броненосце несите вахту и не теряйте бдительности. А мне, как только катер оборудуют, пора отправляться на промысел акул… Такая вот теперь у меня работа.
Мастера работу кончили к утру, и, увидев ее результат, Николай тихо ахнул. Щегольской катер, сиявший свежей краской и надраенной медью, превратился в грязную и покрытую ржавчиной посудину. Даже в рубку вставили треснувшее стекло.
— Вы не смотрите, каков он снаружи, — с гордостью произнес главный механик. — Машину довели до ума, полный ход дает с места, не дымит, не искрит. Как видите, лишнюю тяжесть — пулеметы и торпедный аппарат — сняли, так что скорость сможете дать всем на удивление.
— Кто будет в машине?
— Приказано дать нашего машиниста, самого лучшего. Вот этих орлов прислали с берега.
Перед Николаем вытянулись трое унтер-офицеров. Ну дядя Миша — постарался! Все трое — грудь колесом, лица каменные, кулаки пудовые.
— Здорово, братцы. Быстро пройдите вот сюда и переодевайтесь в цивильное. Уходим, пока не рассвело.
— Верно, отчаливайте поскорее. Уж больно у катера получился развратный вид. Если кому-нибудь из строевых офицеров попадетесь на глаза, вот будет скандалище!
— Так точно. Получился морской кабак. Вид такой, какой нам и требуется.
Пока шли к месту выбранной стоянки, Николай проинструктировал свою небольшую команду, сделал все необходимые приготовления. Свернули к мысу у входа в пролив, где размещался один из постов французской береговой охраны. С него открывался замечательный вид на окрестности, а корабли российской эскадры были все как на ладони.
У крохотного причала катер встретил французский капрал, нетвердой рукой взял под козырек.
— Здорово, старина Шульц! Вижу, ты обзавелся новой собственной посудиной! Ну и срамота!
— Доброе утро, Жан! — весело ответил Николай. — Купил по дешевке, решил «Акулой» назвать. Надо бы ее обмыть, чтобы лучше плавала. Вот и ящик коньяка привез!
— Замечательно! Ты хотя и немец, но хороший парень. Когда тебе повезет в делах, купишь что-нибудь поприличнее. Пошли на пост, там русский мичман водкой угощает. Морис отдыхает, но я еще держусь.
После стакана коньяка капрал тоже отправился на отдых, а Николай вернулся к русоголовому, пухлощекому мичману.
— Петр Иванович, дорогой, что же это он у вас по берегу без присмотра бродит? Так ведь может все испортить, ненужный интерес к нашим делам начнет проявлять или своему начальству докладывать.
— Николай Васильевич, вторые сутки держусь. Все время про Париж и Францию говорим. Хорошо, что я там два года провел, есть что вспомнить. Но как они водку пьют — малюсенькими глоточками и без закуски. Да она еще и теплая!
— Ничего, Петя, ты служить еще только начинаешь. Потом поймешь, это задание не самое трудное. Ты наблюдение сам-то ведешь?
— Так точно. Место замечательное, все подходы просматриваются.
— Что-нибудь подозрительное заметил?
— На закате видел один остроносый пароходик, по виду как прогулочная яхта. Только шел он странным курсом, до порта не дошел, а юркнул в залив на той стороне.
— Спасибо, мимо пойдем, посмотрю на него в бинокль. Ну, а ты сам, Петр Иванович, днем поспи, а как сумерки настанут, опять начинайте Париж вспоминать.
К причалу городка «Акула» тащилась еле-еле, густо дымила и всем своим неказистым видом вызывала усмешки на палубах встречных судов. На набережной Николай опять заглянул к Тонтеле.
— На юге, в заливе судно стоит. Пошли мальчишек, пусть там рыбу половят, искупаются и заодно его днище осмотрят.
— Маета, у того берега купаться опасно. Туда акулы из океана заплывают.
— Какие акулы! Вчера эскадра выходила на стрельбы, всю рыбу распугала. Вот возьми, передай их старшему. — Николай выложил на столик крупную купюру.
Чумазая «Акула» несколько дней простояла у причала, ее команда делала вид, что пытается навести порядок на судне. Вскоре на нее уже никто не обращал особого внимания, жизнь в городе и на эскадре шла своим чередом. Десятки пароходов, шхун, катеров и просто рыбачьих пирог приходили в порт и уходили в океан. Неизвестная яхта продолжала оставаться в заливе. Наконец наступил день, когда дядя Миша сообщил: