И тогда веселья пламя
Озаряло молодца.
А теперь не ходят ноги —
Злая старость не щадит...
Все лежит старик убогий,
Внукам сказки говорит.
А когда услышит с нивы
Песню вольного труда,
Сердце, крепкое на диво,
Встрепенется, как всегда.
На костыль свой опираясь,
Приподнимется старик
И, ребятам улыбаясь,
Загорается на миг.
Писал юноша - и такая старческая усталость. Странно ведь, а?
Вы можете отмахнуться: мол, это лишь стилизация, игра в слова! Мало ли чего там пацан нафантазировал?!
Но я вижу в этих стихах ненаигранное прощание. Краткий поэтический период выпал у Иосифа ровно на тот рубеж, когда закончилась его первая жизнь, и приходилось в муках рождаться заново. Он действительно мог чувствовать себя стариком, и календарный возраст не имеет значения.
Следующий текст сейчас популярен, его часто цитируют. Да, стихи пророческие. «Проклятый, правда твоя не нужна». Именно так многие видят Сталина и его наследие; яростно отрицают даже, что у него вообще была какая-то правда.
Но, думаю, они не только пророческие, но и «дневниковые»: Иосиф писал о себе тогдашнем, выплакал разочарование в мечте детства. Его с его мечтой отвергли -причем те, кто обязаны были помочь.
Какое разочарование? В какой мечте? Скоро отвечу.
Вот текст:
Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрою песней своей.
А в песне его, а в песне —
Как солнечный блеск, чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта.
Сердца, превращенные в камень,
Заставить биться сумел,
У многих будил он разум,
Дремавший в глубокой тьме.
Но вместо величья славы
Люди его земли
Отверженному отраву
В чаше преподнесли.
Сказали ему: «Проклятый,
Пей, осуши до дна.
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!»
Перечитайте. Нет, вы перечитайте!
И попробуйте прочувствовать состояние мальчика, который это написал. Помните: скоро он бросит нормальную жизнь, станет подпольщиком - пули, тюрьма, вечная бездомность. Он добровольно выберет это! - вместо спокойной карьеры всеми уважаемого священника.
Почему? Ответ можно разглядеть в этих строках.
Интеллигенция высоко оценила его стихи, одно даже поместили в «Сборник лучших образцов грузинской словесности» (1907 г.).
Еще раз: стихотворение 16-летнего юноши признали одним из шедевров национальной литературы!
Видя дату, сами понимаете: ни о каком «подхалимаже» и речи нет. Льстить Сталину тогда не было ни малейшей причины. Это очень серьезный взлет, могла последовать большая поэтическая карьера - но дальше первых проб дело не пошло. Видимо, Иосиф чувствовал, что его миссия выше и важнее, чем рифмование слов.
Уже первокурсником он сблизился с местными революционерами. Хотелось новизны и приключений: учебный режим вгонял в тоску. Но постепенно кружковские словеса о коммунизме стали затягивать; и на четвертом курсе семинарист Джугашвили откровенно «забил» на учебу. Начались дисциплинарные взыскания: 9 октября 1898 года - карцер за отсутствие на утренней молитве, 11 октября - карцер за нарушение дисциплины во время литургии, 25 октября - карцер за опоздание из отпуска на три дня, 1 ноября - строгий выговор за то, что не поздоровался с преподавателем, 24 ноября - строгий выговор за то, что смеялся в церкви, 16 декабря - карцер за пререкание во время обыска.
Смеялся в церкви. Не настораживает?
Вроде просто: увлекся Марксом, атеизм, отсюда презрение к церковным обрядам. Да?
А куда девать тайное венчание девятьсот шестого года?! Через восемь лет, опытный подпольщик - зачем венчался??
Как хотите, не стыкуется.
Стандартная трактовка: марксизм в его душе разросся и вытеснил религию. Однолинейный примитивный процесс. Семинарист стал атеистом, и точка.
Я думаю, все сложнее. И разочарование в церковной мечте шло независимо от марксизма, они лишь совпали по времени. Более того: без семинарии остался бы верным прихожанином какого-нибудь храма, и революционная мечта его бы не зацепила, агитаторы ушли бы ни с чем.
Моя версия: Иосиф изнутри подробно и отчетливо разглядел тогдашнюю РПЦ (грузинский экзархат был ее частью). Действующие священники учили его, готовили к конкретной религиозной работе. Мечта столкнулась с реальностью. И что-то в этой реальности его отвратило. Быть частью этого духовенства он расхотел. Начался «смех в церкви» - то есть официальные обряды стали ему противны.
Но тайно, ночью он венчался! Другу (окончившему семинарию и рукоположенному) доверился! Суть обряда осталась прежней, но в корне изменилась его форма.