Тархан Янур Ильдуан, рядом с которым неотлучно находился болышчы — его помощник Турис Авартук, повернулся к Джабу:
— Ну, сын, и как тебе праздник полян (в то время на Руси русов не существовало, хазары называли всех славян, занимавших русские земли, полянами).
— Мне нравится, отец, — ответил Джабу, — а что это они голыми все вместе в реке купаются?
— Так у них заведено.
Он усмехнулся:
— Но самое интересное мы им прервали. После этого купания поляне прямо на берегу любят друг друга.
— Да ну! — удивился Джабу.
— Таковы их традиции. У всякого народа они свои.
— Да, рановато подъехали.
Тут уже рассмеялись тархан и его помощник.
Джабу же не сводил глаз с берега. Вдруг воскликнул:
— Гляди, отец, в стороне от костра девица-прелестница!
— Ну и что? У полян много красивых девок, поэтому мы и забираем их данью. Но не здесь. Тут нельзя.
— Да что ты, отец, говоришь? Почему нельзя? Или эти поляне взбунтуются? Так надавим, у нас же в лагере целая сотня. И не мужиков да парней, а настоящих воинов.
— Э, сын, среди полян тоже есть воины.
— И все же прошу тебя, отец, давай заберем эту девицу.
— Что-то она одна-одинешенька.
— Вот видишь, значит, не нашла себе пару.
— Или уже есть жених.
— Я убью его!
— Не смей даже думать о том. Свара с полянами каганату не нужна, нам нужна дань. И так неплохо берем. Тут — меха, в других селениях, где народ покорный, — девок и женщин. Везде, что можно без сшибок.
— Что для них меха белок да лис? Пойдет охотник в лес да набьет из лука. А девиц надо и с этих сел брать, вон их сколько тока в одном.
Ильдуан осерчал:
— Это не тебе устанавливать.
И тут же смягчился, любил он сына:
— Как же твоя невеста Суват?
— Суват из знатного рода, она женой станет, а полянку я бы в наложницы взял. Ведь так можно?
— Можно. Ладно, не будем мешать полянам, пусть завершают свой праздник. Встанем лагерем за рощей. Утром как начнем объезд, поглядим, что за девица тебе приглянулась. Может, и заберем.
— Отец! — воскликнул Джабу.
Тархан прервал его:
— Не говори ничего, — он обернулся к помощнику: — Турис, отряд за овраг в рощу, там ставить шатер, шалаши, к коням отрядить охрану.
— Понял, господин.
Он отдал команду, и отряд, развернувшись, пошел к оврагу.
На берегу оживились:
— Ушли хазары. И чего приходили?
Кто-то крикнул:
— Порубать бы их!
— Я тебе порублю, — раздался голос старейшины Кобяки, — продолжайте, люди, праздник.
Парни и девушки скинули платья, ринулись кто куда.
Кобяк увидел дочь.
Подошел к ней:
— А ты чего одна, Ведана? Или захворала, не до веселья?
— Да, отец, не можется что-то. Днем набегалась да накупалась, сейчас холодом обдает.
— Ну тогда ступай домой, мать вылечит, а нет, так после я жреца нашего приведу. Он в знахарстве весьма способный.
— Да, отец, пойду.
— Я тако же скоро приду. Ночь коротка. Вскоре заря. Тогда и приду.
— Да, отец.
Ведана направилась к селу, но пройдя до ворот, встала, осмотрелась и пошла в обход гуляния.
Костры постепенно затухали. Наткнуться на влюбленных она не боялась, их выдавали всхлипы и стоны наслаждения либо ругань. Не всякий парень подходил девушке, и не всякому парню подходила выбранная им суженая. Ожидание наслаждения превращалось в разочарование, оттого и ругались несостоявшиеся любовники.
Ведана обошла поляну любви, вышла на берег прямо напротив речной косы.
— Вавула, — тихо позвала она.
И тут же услышала в ответ:
— Тут я! Переходи реку, Ведана.
— Ой, боязно мне, кто бы знал.
— Ты думай о том, что мы скоро вместе будем, и страхи пройдут. Иди.
Ведана огляделась, ступила в воду, отдернула ногу, потом решилась и быстро перешла реку, сразу же попав в объятия Вавулы.
Миловались недолго, близок рассвет, пошли по лесу.
На небольшой ровной полянке Вавула остановился, вновь обнял девушку:
— Не могу боле, Ведана!
— Так мошкара тут, комарье, да и зверь дикий.
— Зверь ночью промышляет, к утру в норы да под пеньки забивается. А мошкара… Так ее всюду полно, даже в доме. Тут, Ведана, самое удобное место, на поле несподручно, на селе не дадут, там сама знаешь, что начнется, когда тебя увидит отец.
— Ох, Вавула, Вавула, может, по-другому надо было?
— А как?