Вообще я бы очень рекомендовал всем половозрелым про читать эту главу, а если есть время, то и весь том второй этой замечательной книги, а еще лучше - все три тома! Ваш покор ный слуга учился грамоте по этой книге, и не думайте, что сек суальной грамоте, а обычной. Потому что он обнаружил свою любимую книгу в манящем золотом переплете в родительском шкафу еще в шесть лет и до сих пор не может от нее оторваться! Выражаясь современным языком - "на ней отрывается"!
Я привел эти сведения для того, чтобы читатель не принял автора за простодушного дилетанта в рассматриваемом тон ком вопросе. К разряду сексуальных таинственностей я здесь отнес такие случаи, которые или не описаны в соответствую щей литературе вообще, или описаны, но частично, я бы ска зал, неполно.
Приведу пример. Пигмалионизм, или сексуальное влече ние к художественным произведениям, главным образом ста туям, описан подробно даже в цитированной выше книге при ватдоцентом Альбрехтом фон Нотхафтом. Но вот про любовь, настоящую духовную и чувственную любовь к надувной ре зиновой кукле, лично я подробно и на русском языке нигде не встречал. Про то, что с такими куклами, а в последнее время и с силиконовыми роботами, сексуально озабоченные люди живут, как, простите, нормальные особи с женами, - читал, и много. А вот про любовь к надувной кукле, любовь с душев ными переживаниями и смертельной ревностью, с "убий ством" этой куклы - чтото не приходилось! Хотя не сомнева юсь, что таковое встречалось и неоднократно. Жизнь богаче любых фантазий!
А последующие истории и вообще невероятны, их вполне можно считать некими загадками.
Что ж, перейдем к делу.
МУСЯ
На одной из пьянок в общежитии "Пожарка" я подружился с бывшим аспирантом, который потом какимто образом женил ся на англичанке и уехал за кордон. Имущество свое он распро дал, но оставалось у него нечто такое, что и выбрасывать было жалко, и продавать опасно. А это "нечто" было надувной рези новой бабой, невесть как попавшей изза кордона к моему дру гу. Сам хозяин говорил, что его приятельдипломат привез для смеха и подарил ему. Муляж женщины веройправдой служил ему женой вплоть до законного брака с англичанкой, а теперь надлежало им расстаться. Ну, хозяин и подарил ее мне, будучи уверен, что я не разболтаю секрета, по крайней мере, до его отъезда.
- Дарю, - говорит, - именно тебе, потому что уверен - ты, как джентльмен, не будешь над ней издеваться, а использу ешь по делу, честно и без особого разврату...
Что ж, я обещал, что особого разврата не будет, сложил бабу, завернул ее в куртку и принес домой - в общежитие. Спросят: откуда - что я скажу? Да и потом пойдет слух по аспирантуре - еще выгонят. Поэтому пользовался я моей надувной бабой, только когда был уверен, что Вадим, сосед по комнате, ушел надолго. Кроме уборщицы, никто комнату отпирать не мог. Да и убор щица Маша уже относилась ко мне иначе.
Я уже говорил, что у меня был старый большой пневмати ческий пистолет, которым я иногда забавлялся. Позже я его пе ределал под однозарядный мелкокалиберный, а еще позже про дал Вадиму. А пока он у меня лежал в тумбе.
Както я забыл его спрятать на ночь, и он остался лежать на тумбочке. А тут с утра заходит крикливая Маша и начинает шуровать шваброй по ножкам кроватей. По своей стервозно сти, разумеется. Я лежу, притворяюсь крепко спящим. Маша за метила пистолет, перестала махать шваброй, спрашивает у Ва дима, что, дескать, это? Она уважала Вадима, считалась с ним, так как он был уже "в годах" и не такой охламон, как я. И тут Вадим проявил талант артиста.
- Тсс, Маша! - он приставил палец к губам, - подойдисюда, тебе лучше знать обо всем, чтобы не проколоться. Как ты думаешь, кто он такой? Почему ему все с рук сходит? Почему его институтское начальство само сюда подселило? Так знай, что он - оперативный сотрудник КГБ, капитан, но в штатском. Он слушает, кто что говорит, и записывает. Магнитофон у него видела? Тото же! А вчера он ночью с задания пришел, устав ший, говорит, что пару шпионов пристрелить пришлось. Почи стил, смазал пистолет и вот забыл на тумбочке. Принял сно творное, так до полудня спать будет. Ты, Маша, по утрам лучше дергай за дверь, если открыта - заходи, убирай, а если заперта, лучше не беспокой его, пусть отдыхает. Чего тебе хорошую ра боту терять? А я - его старый друг, он меня не трогает...
Спасибо Вадиму, Маша перестала шваркать шваброй по нож кам кроватей, не заходила утром, пока я спал, да и здороваться стала совсем подругому - с поклоном. А я, как ни в чем не бы вало, нетнет да и спрошу ее:
- Ну как, Маша, что говорят в конторе? Жратьто ведь нечего, ничего не купишь в магазинах, а платят - гроши, не так ли? - и сверлю ее глазами.
- Нет, что вы (на "вы" перешла, подхалимка!), это все временные трудности, мы властям нашим верим и любим их! Да и Вадим остался не в накладе - он тоже любил по утрам поспать.
Итак, возвращаюсь к моей надувной подруге, которую на звал я ласковым именем "Муся". Сперва я пользовался ею про сто из любопытства. Надувал ее то сильнее, то слабее, исследо вал все ее явные и скрытые возможности. Надо отдать должное создателям этой прелести - потрудились они на славу и знание вопроса проявили изрядное.
Теперь продают какихто надувных уродин - от взгляда на них импотентом можно заделаться. А моя Муся была краса вицей - все было продумано, все было натурально - ни швов не видно, ни клапанов. Максимум натуральности - каждый пальчик отдельно, кожа - бархатистая, как настоящая. Крас ки, правда, коегде пооблезли, на сосках, например. Чувство валось, что они раньше были коричневыми, а теперь облезли до белизны. Сосал, что ли, их ее бывший "муж"? Ротик приот крыт чутьчуть, не разинут настежь, как у современных чучел. И зубки белые (мягкие, правда!), чутьчуть виднеются. Глазки полузакрыты, не смотрят нагло прямо в рот! Ну просто не кук ла, а Мона Лиза!
Постепенно я стал чувствовать к Мусе привязанность, раз говаривал с ней, а за лето успел даже полюбить ее. Да, да, как настоящую женщину. Как молчаливую, скромную, покорную, верную жену! Таких и в жизнито не бывает! Возвращаясь до мой, я тут же нащупывал ее в тумбочке. Надувая, придирчиво осматривал ее и принюхивался - не прикасался ли к ней кто другой. Понемногу я прекратил заниматься с Мусей излише ствами, ну разве только по сильной пьяни. Нежно целовал ее после надувания, ласкал, как живую бабу.
Наступила на меня болезнь, называемая "пигмалионизмом", по имени скульптора Пигмалиона, влюбившегося в свое созда ние. Да я уже и на живыхто баб перестал смотреть, быстрее бы домой, к моей родной Мусе. Теперь я понял, почему сейчас та ких уродин надувных выпускают - чтобы не влюблялись!
Чувствую, что крыша моя едет, причем с ускорением. По дарить Мусю другому - никогда! Чтобы ее коснулась рука или (о, ужас!) какаянибудь другая часть тела чужого человека - ни в жисть!
И решил я ее "убить". Пусть ни мне, ни другому! А оставать ся с ней - тоже невозможно, с ума схожу, в натуре! Надул я ее, поцеловал во все любимые места, попросил прощения, и ножом кухонным - пырь, пырь! Муся засвистела, задергалась, сникла и опала. Я завернул ее в газеты и, озираясь, как натуральный убийца, вынес "тело" на кухню. Там никого не было, угольная печь пылала.
"Крематорий!" - грустно улыбнулся я и засунул свернутое тельце убитой Муси в дверцу печи. Печь заполыхала, разнесся запах горелой резины. В моей душе творилось чтото ненормаль ное - я плакал, как по человеку, а ведь, по сути, горелато рези новая камера.