“И сколько здесь торчать?” – подумал Мовсар, присаживаясь на поваленное дерево у обочины.
Вопрос был риторический. Ответ на него могло дать только время. Но даже время в этой глуши, казалось, сжалось в испуганный комок и молчало.
Прошел час. Изредка проносились какие-то машины, но останавливаться никто не желал. Мовсар нервничал все больше и больше. То вставал и начинал ходить взад-вперед, то снова садился и поглядывал на часы.
“Надо было за тем мужиком пойти, – проклинал он собственную несообразительность. – Может, там кто-нибудь за деньги меня бы и подбросил”.
Когда Мовсар совсем потерял надежду, а время перевалило за полночь, где-то вдалеке раздался оглушительный рев двигателя. Мовсар облизал обветренные губы и вышел на дорогу, вглядываясь в темноту. Через минуту из-за поворота вынырнул одинокий луч света, который стал быстро приближаться.
“Мотоцикл, что ли?” – думал Мовсар, щурясь и пытаясь разглядеть ревущее чудовище. Но, к счастью, это был грузовик. С одной работающей фарой. Мовсар подхватил сумку и побежал наперерез, размахивая руками.
На его счастье, грузовик взвизгнул тормозами и замер. Дверь со стороны пассажира открылась, и Мовсар, заглянув в кабину, увидел здорового вихрастого парня лет двадцати пяти.
– Ну и че дальше? – спросил тот, вскинув подбородок.
– В смысле? – удивился Мовсар. – Аа… Ты это, не подбросишь, а?
– А куда надо?
– Да мне в это… как ее… Балабино, вот.
– А че там?
– Да мне в Москву надо, а там, вроде, электрички ходят. Ходят?
– Ходят, – кивнул парень.
– Ну, так как?
– Садись. Поможем, чем сможем.
– Вот спасибо, – обрадовался Мовсар и полез в кабину.
Грузовик на полной скорости мчался по проселочной дороге. Свет единственной работающей фары словно испуганный глаз циклопа выхватывал в непроглядной темноте разбегающиеся деревья, придорожные кусты и мокрую глину. Дорога была лишена каких-либо признаков дороги, поэтому несчастный грузовик швыряло и мотало из стороны в сторону, как корабль без руля и ветрил. Каждый ухаб отдавался болезненной встряской внутри водительской кабины, и Мовсар постоянно бился головой об низкий потолок. Одной рукой он держался за пояс, чтобы тот случайно не сдетонировал (после прокола с электричкой Махмуду он уже не очень верил), другой пытался ухватиться за что-то стабильное. Но внутри кабины ничего стабильного не было и быть не могло, ибо все тут болталось, шаталось и прыгало, словно веселясь в предвкушении близящегося развала. Исключение составлял радиоприемник, который был намертво прикручен к задней стенке кабины изолентой.
Низкое качество трассы, однако, совершенно не смущало водителя грузовика, представившегося как Леха. Похоже, он даже получал удовольствие от этих бесконечных подпрыгиваний и мотаний – может, представлял себя участником гонки Париж-Дакар, а, может, воображал, что он – фронтовой шофер, героически ведущий машину под обстрелом вражеских орудий. Но, скорее всего, просто не знал, что существуют иные способы вождения. По крайней мере ногу с педали газа он не убирал, как будто она, как и радиоприемник, тоже была прикручена изолентой.
Давя подступающую к горлу тошноту, Мовсар уже мысленно проклинал себя за то, что сел к Лехе. С таким камикадзе за рулем машина, того и гляди, вылетит в кювет, а там что хочешь может сдетонировать. Но выбора-то у него тоже не было – не ночевать же на платформе.
Леха, у которого настроение, похоже, улучшалось с каждым прыжком дребезжащего грузовика, дружелюбно подмигнул Мовсару и включил радио. Мовсар ожидал, что это будет что-то вроде “Радио “Шансон”, но из приемника неожиданно полилась лирическая попса. Леха оказался сентиментальным камикадзе. Правда, слабо хнычущий голос певицы звучал абсолютным диссонансом в этой какофонии, состоящей из ревущего карбюратора, дребезжащего железа и ухающего от каждого прыжка кузова, но Леху это совершенно не смущало. Более того, он тут же принялся подпевать, желая, видимо, донести до Мовсара содержание любимой песни. Мовсар покорно вздохнул и принялся слушать слова песни.
– Мой рай в твоих глазааааах, – самозабвенно хрипел Леха, крутя баранкой и давя на газ. – Они мне светят светом… далеких звеееезд… и вертятся планетыыыы… твоих соленых слез…
Мовсар знал русский неплохо. Или думал, что знал неплохо. И потому был несколько смущен тем, что бо?льшая часть текста песни являла собой набор плохо сопрягающихся друг с другом слов. Мовсар, однако, мужественно молчал, боясь вопросами про грамматику поставить под подозрение свое происхождение. Кроме того, Леха неожиданно надавил на тормоз, и грузовик, словно ткнувшись мордой о невидимую стену, замер.
– Приехали, – довольно сказал Леха и ловким ударом кулака выключил радио.
– Куда приехали? – встревожился Мовсар, пытаясь разглядеть в кромешной темноте что-нибудь свидетельствующее о наличии жизни.
– Как куда? – удивился Леха. – В Кондрашино. Но мне дальше. А тебе в самый раз.
– Какое еще Кондрашино?! – растерялся Мовсар. – Я же просил в Балабино!
– А зачем тебе Балабино? – снова удивился Леха. – Там и делать-то нечего. Вот уж дыра так дыра. А в Кондрашине людей побольше, клуб опять же имеется. Кажется, – добавил он неуверенно после паузы.
– Какой клуб?! Какое Кондрашино?! – вышел из себя Мовсар. – Мне в Балабино надо! Там же электричка до Москвы! Мне в Москву! В Москву!
– Да чего ты раскричался-то? – перебил его Леха. – Я же тебе говорю – в Балабине электричка раньше десяти утра не появится. Где б ты там ночевал? А в Кондрашино пойдешь к Макарычу. Он и приютит, и накормит. Хороший мужик. Интересный. В прошлом году баню сжег по пьяному делу. А завтра поедешь.
– Да не хочу я к Макарычу никакому! – возмутился Мовсар.- Нет, так не пойдет. Вези меня куда-нибудь, где есть электричка.
– Ты что, дебил, что ли? – разозлился Леха. – Я вообще еду за шифером в Колокольцево. Там не то что электричек, там и дороги-то нет. Лес да поле. Ну, хочешь, выкину там – будешь ебошить пешкодралом до ближайшего города сам.
– Ну, значит, отвезешь меня, где железная дорога есть. Я тебе заплачу.
– Делать мне больше нечего ночью по лесу мотаться. Давай, бля, вылезай на хер!
Он потянулся через Мовсара и открыл тому дверь.
– Не вылезу, – буркнул Мовсар.
Леха уперся спиной в свою дверь и вдруг резким движением ударил обеими ногами в живот Мовсару. Мовсар, явно не ожидая такой агрессии, растерянно взмахнул руками и вывалился на улицу, приземлившись прямо с середину холодной лужи. Инстинктивно зажмурился, приготовившись к взрыву, но взрыва не последовало.
– Я к тебе как к человеку, – добавил Леха с горечью, – а ты вон как со мной.
Он кинул Мовсару его сумку, захлопнул дверь и нажал на газ. Грузовик взревел и скрылся в темноте.
Мовсар, чертыхаясь и сплевывая с губ брызги слякоти, поднялся на ноги. Пощупал рукой пояс – вроде все в порядке, и то слава богу. Перекинул мокрую сумку через плечо и заковылял туда, где виднелось что-то похожее на дом: одинокое неказистое строение, темнеющее даже на фоне темного неба.
Он уже подумал, что Леха его и тут обманул, и дом всего один, но, подойдя ближе, увидел, что за этим домом виднеется еще с десяток покосившихся изб. В некоторых горел свет.
Мовсар пропустил первый темный дом и направился к тому, где еще, видимо, не легли спать. Взошел на крыльцо и постучал.
– Кто там? – раздался через некоторое время хриплый бас.
– Макарыч не тут живет? – спросил Мовсар, ежась от осеннего ветра.
– А зачем он тебе?
– Переночевать надо.
– Понятно.
За дверью наступила тишина.
– Ну, так как? – спросил Мовсар.
– Что как?
– Макарыча как найти?
– Нее… Макарыч у самой околицы. Только он сейчас пьяный. Может с пьяных глаз и пристрелить. У него ружье охотничье. Он им зараз уложит. Помню, в прошлом годе пошли мы с ним на лося. Я ему говорю: “Слышь, Макарыч, ты главное помни, если вдруг…