— Так точно, товарищ майор! По лесной тропинке неспешно дойдем минут за двадцать — двадцать пять. Главное: идти тихо, чтоб никакого шума, разговоров, и не дай бог нарушить светомаскировку!
— Все поняли? Ну, так вперед, и чтобы никакой самодеятельности! — заключил Миронов.
Отряд двинулся, стараясь не шуметь, узкой полузаросшей тропинкой по темному осеннему лесу. Шли около получаса, наконец идущий впереди Васильев поднял правую руку — сигнал остановиться. Вдалеке, в неясном лунном свете, показалась среди деревьев лесная поляна, а на ней, на дальнем ее краю, — маленький охотничий домик-избушка: свет в окнах не горел, печь не топилась, и ветхая постройка выглядела нежилой. По команде Миронова старлей со своими бойцами начали бесшумно рассредотачиваться по лесу, образуя кольцо оцепления среди деревьев и в кустах малины на дальнем краю поляны. Сам майор и его группа обогнули домик с тыльной стороны, где не было окон, и стремительной перебежкой достигли бревенчатой стены; офицеры держали в руках пистолеты «ТТ», шофер Николай взял на изготовку автомат. Капитан Горячев слегка хлопнул абверовского агента по спине и знаком показал: «Действуй!» Раскольников, имевший испуганный и затравленно-обреченный вид, облизнул пересохшие губы, согласно кивнул (деваться все равно было некуда) и двинулся за угол, к окошку. Был он в шинели при погонах и фуражке — ремень с пустой кобурой ему тоже вернули вместе с вещмешком: таким образом, вид имел тот же, что и утром, когда уходил. Раскольников тихонько постучал условным стуком в закрытую ставню, выждал, потом стукнул еще раз. Обе половинки ставни чуть приоткрылись, и из темноты раздался тихий голос:
— Петр, ты?
— Да я, помоги! Зацепило меня слегка в перестрелке, напоролся в райцентре на чекистскую засаду, еле ушел.
— Сейчас выйду, подожди!
Как только дверь избушки открылась и на низкий порожек осторожно вышел, держа в руках автомат, невысокий человек — из-за угла на него молниеносно обрушился в прыжке капитан Горячев. Он мгновенно «отключил» врага своим коронным приемом — ударом ребром ладони под ухо, одновременно другой рукой блокировав автомат: так, вдвоем, они и повалились на землю. В ту же секунду от другого, дальнего, угла метнулись к открытой двери и ворвались внутрь двое: майор Миронов, с фонариком в одной и пистолетом в другой руке, и, на шаг позади, сержант-водитель с автоматом. Лейтенант Горохов оказался с наружной стороны у открытых ставней окна, перекрыв пути возможного побега из избушки и не забывая держать в поле зрения испуганного, прижавшегося к стене Раскольникова. Внутри майор высветил фонариком в углу почти пустой комнаты, справа от русской печи, лежащего на лавке-топчане человека: из-под шинели, которой он был накрыт до подбородка, смотрели на оперативников широко открытые и полные ужаса глаза. Миронов громко закричал, направив на него пистолет:
— Не шевелись! Стреляю без предупреждения!
Сержант, не новичок в подобного рода задержаниях, подскочил и сорвал с лежащего шинель, держа его под прицелом автомата.
— Руки! Вытяни руки, мать твою, чтоб я видел! — крикнул Пастухов.
Человек на лавке, казалось, был парализован от страха — в руках его, безвольно вытянутых вдоль тела, оружия не было. Не оказалось и гранаты. (Недавно у них в отделе погибли двое офицеров, которых подорвал вместе с собой вражеский агент при аресте…) Радиста (а это был он) охватил сильный озноб, его буквально трясло — то ли от страха, то ли сломанная, воспаленная нога давала знать. Майор быстро посветил фонариком по углам и за печью — в комнате больше никого не было, и он крикнул в открытую дверь:
— Горячев, Горохов! Все чисто — можно входить!
Первым в дверном проеме показался капитан Горячев, он буквально втащил в дом обмякшее тело «отключенного» им агента, который лишь слабо стонал. Капитан был без шинели, в одной гимнастерке и с непокрытой головой: снял с себя все лишнее еще за углом, перед своим великолепным прыжком. За ним вошел Горохов, толкая перед собой Раскольникова. Всю троицу задержанных агентов-парашютистов расположили на топчане: старшего группы привели в чувство, обыскали и усадили рядом с радистом, которого также обыскали и заставили сесть, а Раскольникова пристроили с краю. Сержант ловко и быстро связал всем троим руки за спиной.
Майор вышел на крыльцо, достал из кармана шинели ракетницу и выстрелил: в небе вспыхнул красный искрящийся шарик — сигнал «отбой» для бойцов в оцеплении. Потом Миронов вернулся в комнату, не без удовольствия отметив про себя: «Молодцы, ребятки! Сработали четко, даже Сынок (так они называли между собой совсем еще молодого лейтенанта Горохова) не подвел, все-таки поднатаскался за месяц службы в нашем отделе!»
Майор хмуро оглядел задержанных. Все предатели-русские, вроде этих, всегда вызывали у него сложное чувство ярости, злобы и брезгливости одновременно: «Холуи фашистские, проститутки гитлеровские! Продались немецким хозяевам с потрохами — стреляете в своих же, сволочи!» Миронов из богатого оперативного опыта знал: для таких забросок в советский тыл немцы использовали бывших советских граждан, в том числе завербованных военнопленных. Но известно было и другое: предателями становились далеко не все, почти половина завербованных добровольно являлись с повинной в советские органы, только очутившись на нашей территории. Лишь единицы служили немцам преданно и до конца — таких Миронов люто ненавидел всей душой! Это чувство он никогда не выказывал открыто, вот и сейчас заговорил спокойно и негромко, с напором выговаривая каждое слово (такая манера действует на психику куда сильнее криков и угроз):
— Предупреждаю сразу: от расстрела вас спасет только безоговорочное сотрудничество с органами советской контрразведки, других вариантов нет и быть не может. Вопросы несложные: где рация? Ваши позывные, радиочастоты и шифровальные коды? Когда следующие сеансы связи? Итак, отвечаем на вопросы, кто начнет первый — может, старший группы?
Раскольников еще в Смоленске дал четкие описания своих «сотоварищей», поэтому майор смотрел в упор на немолодого, невысокого, но крепко сбитого мужчину с седеющими волосами, обращаясь именно к нему:
— Вы старший группы?! Встаньте и назовите вашу фамилию!
«Седой» — тот самый, которого оглушил капитан Горячев, казалось, ничего не слышал и сидел с безучастно опущенной головой. Позади майора полукругом стояли Горохов, сержант Пастухов и успевший надеть шинель Горячев. Они молчали и не вмешивались — майор начал допрос, и мешать ему не следовало, таковы были неписаные правила. Но сейчас капитан не выдержал: стремительно подошел к диверсанту и, обеими руками ухватив за отвороты шинели с фальшивыми майорскими погонами, бесцеремонно поставил его на ноги — словно тот при своей плотной фигуре почти ничего не весил:
— Встать, фашистская морда! К тебе майор Красной Армии обращается!
Вражеский агент медленно поднял голову и в упор посмотрел на капитана: взгляд у «Седого» был тяжелый — в нем читалась такая лютая ненависть, что даже опытному «волкодаву» Горячеву, лично захватившему более полусотни «паршей», стало не по себе. Он толчком отпихнул абверовца на топчан, и тот с силой ударился о бревенчатую стену затылком.
— Да что мы с этими сволочами церемонимся! — вскипел в притворной ярости капитан, доставая спрятанный в кобуру пистолет. — Перестреляю фашистских холуев к едрене-фене!
Он выхватил «ТТ», с сильным лязгающим звуком передернул затвор и приставил его ко лбу трясущегося радиста, у которого, казалось, даже челюсть мелко дрожала и стучали от страха зубы.
Безусловно, умница-капитан умело обыграл ситуацию, сразу вычислив более трусливую душонку, — и не ошибся!
— Не убивайте, все скажу! Только не убивайте!! — тонким визгливым голосом заверещал радист, испуганно выкатив глаза.
Он попытался было бухнуться на колени, на мгновение забыв даже про свою сломанную ногу, но, когда она напомнила о себе, взвыл от боли и боком, как мешок, повалился на пол. Конечно, контрразведчики были готовы к любому развитию ситуации: падение, к примеру, могло быть просто ловкой инсценировкой — и такое видали! Поэтому нельзя сказать, что офицеры растерялись и ослабили бдительность, но, возможно, на доли секунды отвлеклись на падающего радиста. Тут произошло то, чего никто не ожидал: «Седой» ловким, не по возрасту быстрым движением выбил фонарик ногой из руки майора. Вторым фонарем Горохов освещал упавшее на пол тело, и на мгновение в комнате стало темно. Резко хлопнули ставни — прямо со связанными руками, с необыкновенной ловкостью головой вперед «Седой» бросился в окно, в котором давно не было ни стекла, ни рамы. Удивительно, как вообще уцелела эта заброшенная избушка, каким чудом «пережила» военное лихолетье и до сих пор стояла, почти не тронутая разрухой или пожаром! Вслед за вражеским агентом к окну бросился лейтенант Горохов, вскидывая руку с пистолетом.