Маэстро Фаузи уже за 80. Рисовать он начал в юности, в 20-е годы — как раз в то время, когда Билибин жил в Египте. Но имя его старику не известно. Художник долго листает книгу, рассматривает портрет Ивана Яковлевича. «Лицо вроде знакомо, манера — тоже», — неуверенно говорит он, но ничего конкретного добавить к этому не может.
Куда идти теперь?
— Поговорите с Эми Азаром, — советует Ахмед Салим. — Это наш ведущий искусствовед, человек немолодой. Правда, телефона у него дома нет, но я знаю адрес.
Дом, где живет Эми Азар, я нашел не сразу. Он расположен в рабочем пригороде Имбаба, маленький, четырехэтажный. Хозяина дома не оказалось. Я постоял под дверью на верхнем этаже, где пахло московской коммунальной квартирой, и пошел по крутой лестнице вниз, чуть не разбив в темноте голову о подвешенный к стене велосипед.
Через неделю мне повезло. Дверь открыл старик, такой же маленький, как и сам дом, и проводил меня в крохотную гостиную, обвешанную книжными полками и репродукциями картин художников разных стран и народов.
— Чем могу служить? — любезно спросил он.
Я объяснил Эми Азару суть дела. Тот закурил, помолчал немного и только потом ответил:
— Нет, сударь, о вашем Билибине я ничего не слышал. Но знаю, что в 30-е годы в Египте жил и работал другой художник из России, Фредман-Клюзель. Он был первым директором Центра современных изящных искусств на Замалеке, того самого, где вы встретились с Ахмедом Салимом. Работы его известны, они есть в Музее изобразительного искусства в Гезире. Правда, музей этот сейчас закрыт на реставрацию. Когда-то давно я даже писал о Фредмане-Клюзеле. К сожалению, — добавил старик, поймав мой вопросительный взгляд, — этой работы нет в моей библиотеке.
В живописи я не специалист, имя русского художника, названное Эми Азаром, мне незнакомо. Возможно, искусствоведу было бы интересно посмотреть его работы, но я-то журналист, пытаюсь собрать материал для очерка об Иване Билибине, которого знает любой из моих потенциальных читателей. Нет, не стоит уходить в сторону. Я поблагодарил старика и начал спускаться вниз по лестнице, стараясь вспомнить, на каком этаже висел велосипед.
Надо сходить в еще один музей — Махмуда Халиля. Он тоже, как и «Эхнатон», расположен на Замалеке, неподалеку от нашего корпункта. Но если Центр изящных искусств представляет собой полдюжины выставочных залов в старинном особняке, то в музее Махмуда Халиля экспозиция постоянная. Да какая! Более двухсот подлинников импрессионистов! Собрал их в середине XX века богатый, знатный египтянин, получивший образование во Франции, — его имя и носит музей. И что интересно: несмотря на роскошную коллекцию, там всегда пусто. Редкие посетители музея — это обычно либо иностранные туристы, либо студенты факультета изящных искусств.
Директор Ахмед Сами жалуется на недостаток художественного воспитания. Наверное, он прав, причем феномен этот легкообъясним. Египет — страна по преимуществу мусульманская, а ислам веками запрещал изображать людей и животных. Вместо них художники изощрялись в растительных орнаментах и каллиграфии. И, надо сказать, изрядно в этом преуспели. С XIX века, когда в страну устремились европейцы, а египетская верхушка стала отправлять своих детей учиться за границу, в Египте появились первые профессиональные художники. Но до сих пор картины привлекают лишь узкий круг лиц.
К сожалению, Ахмед Сами никогда не слышал о Билибине. Видно, поиск вслепую пора кончать. Что ж, подожду письма из Москвы.
И скоро оно пришло — несколько страничек, тесно исписанных. Жизнь и творчество Билибина в Египте стали приобретать более ясные очертания. Были там и ниточки, за которые не без надежды на успех можно было ухватиться…
Итак, 7 марта 1920 года Иван Яковлевич Билибин отплыл на пароходе «Саратов» из Новороссийска. 26 марта он впервые ступил на африканский берег. Он прошел через карантин в Александрии, затем попал в известный уже читателю лагерь русских беженцев в Телль аль-Кебире и в начале мая поселился наконец в Каире.
Египет пленил Билибина. «В 1920 году (так было написано в книге моей судьбы) попадаю в совершенно новую и чуждую, но драгоценнейшую для художника обстановку, в Египет, где живу и работаю пять лет, — вспоминал впоследствии Иван Яковлевич. — Я никогда не забуду того потрясающего впечатления, когда я впервые попал в старинные мусульманские кварталы Каира с изумительными мечетями первых времен Хиджры (мусульманское летоисчисление, берущее начало в 622 году. — В. Б.), с его рынками и его толпою. Мне казалось, что передо мною ожила одна из страниц «Тысячи и одной ночи», не верилось, что все это существует в натуре».