Но, как Людмила во сне истинно-полное сладострастье испытывала от того, что толкались над ней и в ней в поединках четыре огромных буя-рыцаря, — так и русская женщина сыра-земля тогда испытывает подлинное разгорячение, когда на ней на кулачки идут, головушки буйные скатываются в бешено-страстной мужской беззаветности
И много полегло голов и полегло костьми (кость и голова — символы и части фаллоса) на русской земле, среди лесов и болот. Россия испытала от нашествия и войны полное удовлетворение: и вширь заманила чужеземцев растолкать во все стороны свое обычно дремотное лоно; и вся Россия взбодрилась, встала — стала чувствовать себя плотной единой (плотью единой — то, чего обычно, в буднях нет, а есть рассеянность и в смысле буквальном: зияния и рассыпанность людишек — членов своих, и в переносном: как умонастроение, состояние души), упругой, дающей отпор врагу в крепких схватках (ср. схватки и судороги оргазма и родов)
Кутузов интуицией Толстого представлен как совершенно женственный тип полководца: пузат (живот — женщина), кругл, прожорлив — чрево и глотка: ножку курицы гложет и любит понежиться, комфорт: роман m-me Жанлис читает
В этом смысле Суворов — менее русский тип военачальника,
более обще-стандартно европейский: сухощавый, мужчинный, похожий на римлянина или героев Плутарха. И войны, что он вел, недаром все — не народные, не метафизические, а завоевательные, что не свойственно России. Русские войны — справедливые, само (а не других) освободительные (как оргазм- извержение- самоосвобождение), самовыкидыванье, извергание выродков
И тактика Суворова — стандартная: маневры, нападения — вся укладывается в жанр одиночного сражения. А Кутузов верно почуял запрос России: аж за Москву позволил — в такую ширь заманить чужеземца, до того предела выждал (а ведь в соитии есть свой ритм, такт, мера: лишь после долгого разогрева влагалище само начинает пульсировать, так что преждевременное сражение, как преждевременно вызванные роды, — ни наслаждения, ни облегчения не дают, ни живого ребеночка не рожают), до того предела «тянул резину» (т. е. ничего не делал), пока резинно-растянувшаяся российская воронка не самовоспламенилась (пожаром Москвы) и не начала сама сокращаться и выталкивать из себя чужеземное щупальце
И уж тогда, как семя брызнувшее, полетели головушки-сперматозоиды, трупики стали рассеиваться по всей России: в лесах, в болотах засосанные, метелями заметенные — похороненные. Принят посев был, всосан, вобран маткой. И Кутузов своей истинно российской тактикой и сумел доставить матери-земле это полномерное удовольствие, чего б не дали ей тупые немцы-штабисты, ратовавшие за одноточечные уколы якобы что-то решающих сражений
И вот что всегда было удивительно: при полном привечании иностранца, впитываньи его, понимании, согласии, что совсем мы негодящий худой народец, — с готовностью эту «самокритику» выдавал русский мужичок, — при всем этом усмешечка какая-то и себе на уме чуялась в этой, кажется, безусловной податливости. Тупой немец — оттого «немой», что этого не слышал и не понимал, — не придавал ей значения; но сведущий понимал, что в ней-то вся собака и зарыта. Притворство это, безобидность демонстрирующее, — это живец, на которого чужеземная рыбка попасться должна в чрево России. Таким-то образом удалось в повести Лескова заманить в Россию «Железную волю» — торчащий, непреклонный чужеземный стержень немца! Гуго Пекторалиса, — тут-то ему хана и пришла — и кто погубил?! — незаметный, вечно пьяненький Софроныч на измор и выдержку его взял. Софроныч все клонился, поддавался — и оттого железный ум Гуго так деревянно в русскую землю все глубже втыкался — да так там и остался. И на чем? — на слове его крепком и незыблемом поймал. А у русского слово — вольное, шаткое, мало что значит, мало ответственное (см. об этом у I Если русская тактика — «котел», «мешок» — влагалище, то германская клин — нос, фалл (еще «свинья» псов-рыцарей на озере Чудском). -21.1.86