(От Иоанна, I; 1–5)
Первые два стиха бесспорны: верно, что Слово было Бог, и оно — единственное «оружие» Бога. Но вот с третьего уже видно распространение Слова за свои пределы — как Уран «распространился кругом»; только тот, ведя за собой Ночь, а этот Логос, свет, — ив том его уже нечестивость и согрешение. Ведь Слово объявляет, что «без Него ничто не начало быть, что начало (уже: значит, до — без него) быть». То есть Слово хочет залезть в то, что до него: что уже есть в слое Двубого и, в частности, Матерей, — и уже в 4-м стихе прямо фальсифицирует Истину, объявляя, что Слово — жизнь, а жизнь — свет. Две подтасовки: ибо жизнь дословна, и свет, собственно, после жизни возникает: недаром «совокупляться» имеет синоним — «жить», а высший свет (невечерний, озарение, просветление) наступает, по вере, — в миг смерти
Вон она, оскопляющая деятельность Слова — Хроноса: под жабры Жизни забирается. Начинается — через Эдипов комплекс: восстание Сына на Отца для обладания Матерью (Природой), вытеснение Эроса Логосом, из чего состоит вся история цивилизации и ее плоды (точнее: результаты, ибо она не плодородяща, а формирующа), а также неврозы в психике современных людей, рассмотренные Фрейдом
Но что дальше творится в евангельской Космологии? Слово объявляется единородным сыном Бога: Он же Христос, Сын Человеческий. Итак, узурпируется из общего владения Двубого коренной акт — рождения: что принадлежит, по существу, двоим (и во всяком случае и в первую очередь — Матери(и)), объявляется делом мужского Бога — и вещается не половое, а единое, целостное рождение
И недаром эти утверждения суть догматы, что непонятны, неисповедимы и составляют устои — сваи веры, и лишь на веру должны быть приняты, и ей лишь открываются. Ибо здесь действительно Слово (Единое, Мужской Бог) дерзнуло сойти в глубины, в толщу Двубого и на своем языке представить то, что ему неисповедимо. Потому Слово здесь глаголет темно, неясно — и не столько представляет, сколько своей невнятицей и «сумбуром» намекает, наводит нас на идею того грандиозного, истинного, глубинного бытия, которое даже Богу-Слову не дано выговорить; значит, тем более оно велико, истинно и — есть, и его надо внутренне зреть, ощущать, иметь «в виду», и с ним бытие свое сверять
Рост — как разноформие
Я узнаю окрестные предметы
А. С. Пушкин «Русалка»
Итак, мы… точнее, двутелое целое Человекосущество (ибо «мы» — это уже наличное бытие: со светом — открытием глаз начинается) еще лежит в беспамятстве и бессилии (Сила- жизнь, Эрос — улетучилась), а в стенки — полости — складки нашего единого нутра уже забил пульс — час Времени — и стал волнами прокатываться, до самых отдаленных концов — кончиков волос распределяясь и так настраивая нас в лад, резонанс, создавая единый строй — ноту — настроение, словом, целостность и умиротворение (тоже творение мира).
Но это еще безобидный внутренний настрой. Музыка (ей это измерение бытия подвластно) сфер уже звучит, но мы еще ничего не знаем: где я? что я? — ибо ни «где», ни «я» еще нет. Да, Хронос еще не для света и вида. Он лишь, волею самки женщины — Земли — Геи, прекратил неистовое утрамбованье ее взбесившимся, хаотическим, необузданным Эросом- через Урана. Ведь отчего возмутилась Гея — женская часть Двубого? Дети, рожденные Геей-Землею и Небом-Ураном, Были ужасны и стали отцу своему ненавистны С первого взгляда. Едва лишь на свет кто из них появлялся, Каждого в недрах Земли немедлительно прятал родитель, Не выпуская на свет, и злодейством своим наслаждался. С полной утробой тяжко стонала Земля-великанша (Гесиод. Теогония, 154–159)
Значит, Уран — сам распространялся, а Земле распространяться не давал: входивший через плодородящую силу Эроса и набухающей Матери(и) в бытие прибыток — он единственно мог и позволял устремлять(ся) в себя же, внутрь: густеть, уплотняться веществу мира, пребывая в тех же формах и границах. Он не давал прибытку расширяться, не мог организовать вселенную как саморасширяющееся бытие, а стискивал. Это как если прибыток бытия, массы вещества в человека совершался на протяжении его жизни, но он бы не рос, не увеличивался в объеме, а сохранялся величиной в новорожденного младенца, лишь уплотняясь и тяжелея в весе; как если бы рост состоял в том, что тот же кусок дерева, постепенно наливаясь, — обретал бы вес металла. Ясно, что тяжко восстонала с полной утробой Земля-великанша: стеснение, нажим на нее вызвал адекватный по силе позыв к саморасширению, т. е. выходу за свои пределы: пойти в рост над собой — через леса, животных, людей, города — словом, через всю природу и цивилизацию
Значит (выясняя первоначало и перводвигатель), если Эрос был первосилой прибытия и действовал неизменно и вечно, как мировая константа (так что начало здесь неуловимо), то первым, началом было — стоп! при теснение, закупорка, безвыходность, предел. Следствием этого было сгущение прибытка, уплотнение вещества, массы — в точку и, соответственно, назревание потенции, энергии, что в итоге дало квант, вспышку — первое событие в мире и начало действования, изменения (в отличие от константы Эроса — порождения); т. е. совершился сдвиг-уход Эроса, либидо, elan-vital — не в одноплановое прибытие, но в расплескиванье Эроса в дифференциацию бытия: в разные его планы, измерения, уровни, формы жизни, так что одни бы не мешали другим, и бесконечный прибыток бытия из Эроса имел бы бесконечный исток в самоустраивающейся вселенной — именно: самоустраивающейся, а не саморасширяющейся (ибо то прямолинейно и убого — как вата и болото). Нет, раз возникнув, искусство различения, разнообразия и стало тем пределом, формой, строем, космосом, что необходимо для известного нажима и притеснения Эроса и прибытка: чтоб он был энергией и не терял напора, а все время истекал бы квантами; порядок этот же необходим и для согласования все новых и новых отпочковании и дифференциации. В то же время это искусство (дело) различения станет бесконечным выходом прибытка: но не в пустую, однородную бесконечность, а в бесконечное разнообразие и разноформие. Благодаря ему бытие, будучи все время единым, равным себе, целостным, все время совершается как прибытие, и его саморасширение есть дифференциация
Се и есть Жизнь. Ведь отчего человек, за жизнь съедающий эшелоны пищи, — не становится такой массой и величиной или не обретает увесистость, равную эшелонам, — такую плотность вещества? Отчего он, столько воды выпивающий, не становится рекой-нереидой? Отчего он, столько тепла и солнца поглощающий, не стоит лучевым, огненным столпом? Отчего у него, столько книг прочитывающего, не вырастает череп с книгохранилище Ленинской библиотеки? — Да оттого, что «не хлебом единым сыт будет», т. е. ничто одно и однообразное не может в нем прямолинейно, эгоистически и самостно пребывать, а что рост его, прибыток бытия в нем есть — дифференциация: возникновение всех новых уровней жизни, интересов, планов, отношений, благодаря чему прибыток распределяется, и одно не мешает другому
Этого не мог понять и сотворить в мире тупой Уран, и если Эрос его толкал в одну сторону — расширения, то этот толкал в сторону уплотнения: утрамбовывать бытие и прежде всего — Землю. Ей теперь, как воздух, именно воздух стал необходим:
чтобы раздалась она (как человек — в плечах), чтобы создать внутри ее поры, полости, пустоты — и раздвинуть вещество, материю. Но именно (как мы установили выше) дело воздуха как стихии в человеке: распяливать (грудную) клетку стесняющей нас земли, плотного вещества, не давать ему заполонить нас и утрамбовать собой, но выталкивать — и тем удерживать нас в постоянстве формы, фигуры и духа — «я»
Время и «я»
Соитие есть утрамбование земли — женщины. Она это любит: для того у нее есть полости, влагалище. Но, раз зачав и понеся, — она хочет разродиться и не выносит, выталкивает из себя все лезущий и наглый и все утрамбовывающий фалл; и в этом, в частности, естественная подоплека того, что беременная мать просит сына-зародыш (тоже фаллик) оскопить отца: чтоб тот прекратил ее до Времени мучить Эросом, и ее стражем, охранителем теперь становится Время — Хронос Но Хронос сам по себе на большее не способен, как быть стражем, охранителем при Матери(и): в конечном счете Время все устроит, свое возьмет, выявит, где ложь, где правда и т. д
Т. е. он стоит, бытийствует как распределяющая рамка и сила всеобщего рассасыванья: идея меры и тактов. Но что, куда, во что, — ни субъекта, ни предиката, ни места, ни формы — идеи-вида, он не знает: т. е. он — предтеча, предпосылка дифференциации, но не сама она