Но пора и честь знать: не все в нужде да долготерпении с мужиком, государством, аппаратом возиться; не все и в жалости-сочувствии-сострадании мужичка — народ свой — укачивать и в тянучке и ожидании век вековать. Надо ж хоть раз в жизни и страсть испытать: погулять — разгуляться, а там и в омут (Катерина, Анна, Леди Макбет Мценского уезда). Но то же и в истории — в «минуты роковые», когда семя и кровь1 льется, и судороги и стенания прокатываются по Руси. Особенно сущность России — женщины проявилась во время Смуты. Здесь первое и начальное — небывалый нажим и насилье законного супруга — царя и государевой власти: садист и сладострастник Иван Грозный кровью, как семенем, полил Россию. Тут же ее стали жутко теребить на местах передачами поместий — от бояр — опричникам; очаги язв и беспокойств, зуда и возможных пожарищ от трения образовались. ! — В то же время эту-то воспаленную землю стали огораживать: прикреплять мужичков-клещей к все одним и тем же местам — «крепостное право». Борис Годунов отменил Юрьев день, т. е. — ту отдушину, миг, когда вспархивали, могли срываться с мест — и Русь могла испытать долгожданное проветриванье: дух буквально перевести. Тут-то и произошло (от закупоренности) естественное самовоспламенение: пошли пожарища, взрывы, бега, разбой — на меже насилия и воли, и вспыхнула страстная жажда воли: Русь теперь хочет с мужичком своим, с народом погулять, отдохнуть от законного супруга! И то закону-то всего без году неделя: полвека только, как царством-супругой стала Россия. И пошли народные движения, бега, разбой и казачество. И недаром произошло такое слияние блатного и чужеземца в единый персонаж: Тушинский вор — Гришка Отрепьев, расстрига, он же царь русский[110] — Дмитрий — но Лжедмитрий (шутовской ряженый царь: любовник, переодетый супругом) — и ввалился в Россию и на чужеземных польских пиках, и с помощью разбойного люда и казачества
И Россия — баба в редком для себя разгуле, как на страстной неделе своей, самозабвенно вопияла: «Да здравствует Царь Дмитрий Иванович!» Верно угадал это Пушкин. А то, что будто «народ безмолвствовал», — приписал уж позднее царедворец лукавый Жуковский-Шуйский
Но это соединение иноземного нашествия и народного восстания — постоянно типично для России. Ярчайший еще пример: империалистическая война, переросшая в революцию и войну гражданскую. А до этого репетиция этого: русско-японская война и революция 1905 года. Там — поп Гапон и лейтенант Шмидт — немец, потом марксизм (из Германии учение) и евреи-социалисты соединились с народным, крестьянским разгулом и вольницей. Парадигма привоза варяга и в частушке:
Или в поэме «Лука Мудищев», как припоминается, баба ищет:
Но вот привезли из-за границы мертвый буй знаменитого Пердиллы:
РУССКАЯ СТРАТЕГИЯ
Любопытство к иностранному (то же — приветливость, гостеприимство к чужеземцу) — есть не корь временная, но метафизическое русское состояние. («Низкопоклонство перед иностранным» — еще это именуют). Но это все — заманиванье: русская
баба-вампир себе на уме, заманивает его — чтоб на своей терри
тории, на своем теле страсть от него испытать, а его укокошить, всосать, растерзать, убить, как амазонки и вакханки, — мужика и чужеземный фалл: значит, он — не свой, запреты на него не распространяются, и с ним можно позволить себе распоясаться — и в недозволенных приемах партизанской войны: и так и сяк наяриваться и глумиться над дураком-чужеземцем, что поддался на удочку: врезался (влюбился) и влопался в Россию (она его слопала)
В самом деле, тип русской войны: заманиванье, засасыванье, распространение на большую территорию — на широкое вместилище: всем телом своим ощутить Россия чужеземца хочет, чтобы жгучее сладострастье испытать, принять страданье: сожженные города и села, замученных отцов, матерей, детей и т. д. — чтоб возгорелась лютая месть, воспламенился гнев русского народа, стал он, наконец, самцом, выпрямился во весь рост, как и подобает мужчине, — и пошел бы дубасить дубиной и чем попало чужеземца. (России — охота, а Народу-Сыну отдувайся!..). И вообще-то полную радость и страсть и истинное соитие Россия может испытать, конечно, с русским мужиком — мужчиной. Но он в будни вял, и, чтобы воспламенить его и сделать мужчиной, России, когда приспело ей время страсти, приходится заманивать на себя чужеземца, сделать вид, что отдается ему, чтоб уколоть и раззадорить своего-то благоверного, — и тогда-то простодушный Иван взъяряется и уже становится мужчиной, истинно-соответствующим женскости России
Но, как Людмила во сне истинно-полное сладострастье испытывала от того, что толкались над ней и в ней в поединках четыре огромных буя-рыцаря, — так и русская женщина сыра-земля тогда испытывает подлинное разгорячение, когда на ней на кулачки идут, головушки буйные скатываются в бешено-страстной мужской беззаветности
И много полегло голов и полегло костьми (кость и голова — символы и части фаллоса) на русской земле, среди лесов и болот. Россия испытала от нашествия и войны полное удовлетворение: и вширь заманила чужеземцев растолкать во все стороны свое обычно дремотное лоно; и вся Россия взбодрилась, встала — стала чувствовать себя плотной единой (плотью единой — то, чего обычно, в буднях нет, а есть рассеянность и в смысле буквальном: зияния и рассыпанность людишек — членов своих, и в переносном: как умонастроение, состояние души), упругой, дающей отпор врагу в крепких схватках (ср. схватки и судороги оргазма и родов)
Кутузов интуицией Толстого представлен как совершенно женственный тип полководца: пузат (живот — женщина), кругл, прожорлив — чрево и глотка: ножку курицы гложет и любит понежиться, комфорт: роман m-me Жанлис читает
В этом смысле Суворов — менее русский тип военачальника,
более обще-стандартно европейский: сухощавый, мужчинный, похожий на римлянина или героев Плутарха. И войны, что он вел, недаром все — не народные, не метафизические, а завоевательные, что не свойственно России. Русские войны — справедливые, само (а не других) освободительные (как оргазм- извержение- самоосвобождение), самовыкидыванье, извергание выродков
110
Недаром еще в «Слове о полку Игореве» битва сравнивается со свадьбой: «Ту кровавого вина не достаточно тут пир докончаша храбрии русичи; сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую». - 21.1.86