Выбрать главу

Еще большую мозаичность ситуации придавало сотрудничество между четниками и недичевцами, чьи офицеры испытывали искреннюю симпатию к Михайловичу и помогали ему оружием и боеприпасами. Гражданские чиновники недичевского аппарата помогали денежными средствами. Этот симбиоз зашел так далеко, что немцам пришлось арестовать часть недичевских офицеров. В то же время некоторые четники проходили «легализацию» и в качестве компактных единиц без перебазирования продолжали свою деятельность как антипартизанские части недичевского аппарата. Время от времени немцы разоружали некоторые из таких частей, чьи командиры теряли осторожность и слишком явно демонстрировали свою лояльность Михайловичу. Этот процесс «легализации»/ «делегализации» отдельных мелких сербских частей шел до осени 1944 г.

После отступления партизан в Боснию и Черногорию до осени 1944 г. Сербия оказалась вне зоны военных действий. В этот период, в 1942–1944 гг., партизанское движение активно развивалось именно на территории НГХ (в Хорватии и Боснии), где новорожденное хорватское государство стремилось истребить значительную часть своих граждан — сербов, евреев, цыган. Время от времени немцы пытались помочь хорватам зачистить партизанские районы, и тогда дело доходило до воспетых титовской историографией «наступлений», в ходе которых партизаны успешно вырывались из смертельных тисков усташей и немцев. В передышках между этими наступлениями партизаны и четники активно истребляли друг друга, пренебрегая борьбой против немецких оккупантов.

1. Роль русской эмиграции в событиях гражданской войны и оккупации Югославии

1.1. Русская эмиграция в Югославии накануне войны

В начале 1941 г. на территории Королевства Югославия проживали несколько десятков тысяч русских эмигрантов, которые, благодаря поддержке со стороны сербской правящей элиты пользовались весьма широкими правами. Вот уже двадцать с лишним лет жизнь русской эмиграции в Югославии привлекает внимание историков, которые не могли не заметить вклад эмигрантов в развитие науки, искусства и просвещения в Сербии[7]. В стране, где бoльшая часть населения занималась сельским хозяйством, а Первая мировая война порядком проредила интеллигенцию, образованная и квалифицированная русская эмиграция смогла с пользой для себя и для среды проникнуть почти во все поры сербского общества. Благодаря этому роль русских эмигрантов в общественной жизни Югославии была намного более значимой, нежели их реальная численность. Центрами русской эмиграции в предвоенной Югославии были: Государственная комиссия по делам русских беженцев, Св. синод РПЦ(з), ряд образовательных и культурных учреждений — русско-сербская гимназия в Белграде, девичий институт и кадетский корпус в Белой Церкви, Русский научный институт, поликлиника русского Красного Креста в Белграде, госпиталь русского Красного Креста в Панчево, бесчисленное количество всевозможных обществ и союзов по всей Югославии, а также лично В.Н. Штрандтман, преемник российского дипломатического представительства, занимавший в королевстве должность делегата по защите интересов русских беженцев.

Демографическая ситуация в среде русской эмиграции не была однозначной. До середины тридцатых годов наблюдался спад численности эмигрантов вследствие преобладания смертности над рождаемостью и отлива части эмиграции в более благополучные страны Западной Европы. В 1924 г. в королевстве сербов, хорватов и словенцев проживали около 42 500 русских эмигрантов, а в 1937 г. общее число эмигрантов в Королевстве Югославия составляло 27 150 человек[8], с тем, что к этому стоит добавить еще некоторое количество эмигрантов, которые ввиду своего служебного положения (армия, государственный аппарат и др.) были вынуждены принять югославское подданство или какое-либо иное гражданство. В конце тридцатых процесс уменьшения численности эмигрантов практически остановился и эмиграция вступила в состояние определенного демографического равновесия, которое сопровождалось активным вхождением во взрослую жизнь второго поколения эмигрантов из стен гимназий и со студенческих скамей. По данным переписи русских эмигрантов, проведенной в мае-июне 1941 г., в Сербии проживали около 20 тысяч русских эмигрантов, не считая тех, кто принял гражданство Югославии до 1941 г. До ухода немецких войск из Сербии осенью 1944 г. число русских в Сербии было подвержено незначительным колебаниям. С одной стороны, часть представителей старого поколения эмиграции не смогли пережить голод и холод еще одной войны; часть молодых эмигрантов, с семьями или чаще без них, переселялись в Германию и другие страны оккупированной Западной Европы, где надеялись получить трудоустройство; наконец, немногим эмигрантам удалось убедить немцев в своей лояльности, получить места переводчиков и технических специалистов и присоединиться к немецкому походу на восток. С другой стороны, число русских в Сербии увеличивалось в результате концентрации там частей Русского охранного корпуса (РОК) и небольших полицейских частей, где также служили русские эмигранты из всех балканских стран (из Хорватии и других частей оккупированной Югославии, из Болгарии, из Греции и из Румынии, в том числе из оккупированных последней областей СССР). В некоторых случаях (как, например, в случае с «греческими русскими») имело место и переселение членов семей русских военнослужащих в Сербию, хотя немцы, в принципе, и противились этому[9].

вернуться

7

Тесемников В.А. Российская эмиграция в Югославии (1919–1945) // Вопросы истории. 1982, № 10; Ђурић O. Руска литерарна Србија 1920–1941. Писци, кружоци, издања. Горњи Милановац-Београд, 1990; Писарев Ю.А. Российская эмиграция в Югославии. // Новая и новейшая история. 1991, № 1; Косик В.И. Русская Югославия. Фрагменты истории 1919–1944 // Славяноведение. 1992, № 4; Руска емиграција у српској култури XX века. Зборник радова, I–II. Београд, 1994; Јовановић M. Досељавање руских избеглица у Краљевину СХС 1919–1924. Београд, 1996; Арсеньев А.Б. У излучины Дуная: Очерки жизни и деятельности русских в Новом Саду. М., 1999.

вернуться

8

Јовановић M. Досељавање руских избеглица у Краљевину СХС 1919–1924. Београд, 1996, с. 156, 163–186.

вернуться

9

ВА, к. 31, ф. 1, д. 14/1 — 56.