Земля горит под ногами…
Очень верное выражение. Понимаю, что физически ощущаться еще не должно — но чувствую, как прижигает пятки сквозь тонкие подошвы ботинок. Даже здесь, в прохладном коридоре у зала заседаний, где до земли шесть этажей…
Кажется, выходят.
Сворачиваюсь.
Надеюсь, вечером допишу…
31 сентября 206 года
Сентябрь кончился три минуты назад, но я развернул клавиатуру раньше, так что пусть будет все-таки сентябрь, только тридцать первое.
Хороший день для подведения итогов.
Тем более, есть чем похвастаться.
Я добился достаточного генетического разноцветья на борту. Четыре десятка зеленых и двадцать восемь желтых, пришлось остальным потесниться, а некоторым так и вообще сдать билет и дожидаться следующего рейса. Никогда не забуду их лиц…
Нет, они вели себя в высшей степени достойно — никто не унизился до личностных просьб или выражения персонализированного негатива в чей-либо адрес. Большая часть вызвалась добровольцами — сразу, как только Совет согласился с моими условиями и стало ясно, что планы придется менять. Но все равно — ужасно было видеть их улыбки и прощальные кивки, и даже осознание собственной правоты не спасало. Это так отвратительно — портить кому-то жизнь и доставлять лишние хлопоты, пусть даже и во имя великой цели.
Зато теперь с нами будет Саныч. Никогда бы не подумал, что у него желтая карта, такой здоровяк, а вот поди ж ты… Понятно, чего он тогда так разволновался.
И конечно, быдло.
Правда, исключительно белокарточные, тут я и сам не возражал — равноправие равноправием, но у нас просто физически не будет возможности создать на борту полноценный стационар по поддержанию жизни в хрониках. Я осмотрел наш медблок и понял, для чего часть криокамер оставлена пустыми. Самые тяжелые случаи куда проще заморозить и долечивать уже после того, как сумеем развернуть полноценный госпиталь.
Восьмой день ночую в своей будущей каюте. Вдали от Люсиль и детей. Так лучше. Завтра (вернее, уже сегодня) вряд ли будет время что-либо записать, послезавтра намечен старт, потому постараюсь коротко.
Стыдно признаться, но кое-кто из моих коллег повел себя не слишком достойно. Подозреваю, что они сами не очень-то понимали, что делают и каким низменным инстинктам дают волю, когда поддались на провокацию типа в штатском, — а в том, что это была именно его провокация, я не сомневаюсь, слишком топорно сработано. Как раз в духе.
Меня пытались поймать на слабо — так это, кажется, называлось у примитивных народов. Грязный прием. Но грязь не липнет к таким чистым душам, как Люсиль, и, смею надеяться, я сам.
Мне было предложено выбирать между быдлом и семьей — на том основании, что система жизнеобеспечения не резиновая, и лишних мощностей взять неоткуда. Каюсь, в своем стремлении воспринимать быдлован как обычных людей, просто выглядящих и говорящих немного иначе, я зашел слишком далеко и совершенно не подумал о том, что стандартные гибернационные коконы для них не годятся. И поэтому семьям офицеров предложено провести часть полета в криокамерах — пока не будут достроены и подключены дополнительные фильтры. Офицеры выразили согласие — при условии, что исключений не будет.
Люсиль от криокамеры отказалась, и я ее понимал — это ведь означало расставание с детьми, до двенадцати лет человека опасно подвергать гибернации, а до восьми — попросту невозможно. Разница физиологии, как и с мелкими, забавное совпадение…
Нам не дали поговорить, просто объяснили ситуацию и потребовали немедленного ответа. Тип в штатском ухмылялся, считая разыгранную карту беспроигрышной.
А я смотрел на Люсиль, маленькую и гордую Люсиль, как она осунулась за последние недели… Лицо бледное, глаза лихорадочно горят, губы плотно сжаты. Ты боишься, маленькая? Ты ведь тоже знаешь, как сильно я тебя люблю, но ты знаешь и цену наших надежд, и потому ты боишься… Не бойся, я никогда тебя не предам.
Я ободряюще улыбнулся и вынул световое перо.
— Вы правы, — сказал я, ставя подпись на контракте и протягивая его оторопевшему типу в штатском. — Исключения подрывают дисциплину.
После этого я обернулся к Люсиль, но увидел только затылок — она протискивалась к выходу.
Подумав, что она хотела поговорить со мною без свидетелей, я тоже постарался выйти сразу, как только смог. Быстро не получилось, сначала пришлось утрясать множество деталей. Когда же я выбрался в коридор, Люсиль там уже не было. На проходной сказали, что она покинула гостиницу. Коммуникатор не отвечал. Она всегда его выключала, обижаясь.
Это было больно и несправедливо, я ведь все сделал правильно. Мне нелегко дался выбор, я хотел поговорить об этом и взаимно утешиться, на что же тут обижаться? Тем более — сейчас, когда у меня нет времени играть в эти глупые женские игры. Столько дел еще надо утрясти, столько проблем решить…
Не могла же она всерьез подумать… Или могла?..
Женщины иногда ведут себя так странно…
Они улетят вторым «ковчегом», первые в приоритетном списке, я проследил. Ей должны были сообщить. Даже не попрощалась… несколько раз пытался дозвониться, не хотел завершать на такой вот нотке.
Обидно и горько быть без вины виноватым.
Конечно же, я не поехал за ней.
А она так и не включила коммуникатор.
2 октября 206 г.
Сегодня не произошло ничего особенного, если не считать планового старта с мыса Джоу корабля класса «ковчег», в чью научно-исследовательскую миссию верят разве что самые наивные. На борту куча народу, как в живом, так и в замороженном виде, и ваш покорный слуга, который по этому случаю употребил малую толику алкоголезаменительной электростимуляции.
21 октября 206 г.
Думал, взлетим — и будет больше времени для заметок.
Ага!
Щаз.
Такое впечатление, словно время вообще исчезло.
Вчера правительство наконец объявило народу о грядущей катастрофе. И заверило, что беспокоиться не о чем, время в запасе имеется, и космические корабли, в которых можно достойно существовать веками, будут построены в достаточном количестве. Мест хватит всем. На данный момент строится восемнадцать таких кораблей, первые два будут готовы уже в этом…
Дослушать речь не удалось — нас обстреляли. С лунной орбиты — мы как раз в досягаемости оказались.
Хотелось бы, конечно, узнать, кто из союзников протащил сюда ракеты «космос — космос», о существовании которых настолько активно твердили, что всерьез в оное никто не верил. И чем этому кому-то так не понравился наш «ковчег»?
Впрочем, спросить не у кого. Да и нечем — единственной жертвой обстрела оказалась антенна дальней связи. Починить нереально, там все оплавилось. Запасной не имеется — кто же мог подумать, что в эту огромную и очень прочную дуру влепят торпедой с близкого расстояния?
Так что новостей с Земли больше не будет.
Впрочем, нам и без этого хватает проблем.
Не успели отойти от обстрела, прозвучал новый сигнал тревоги — полетела система генерации воздуха третьего яруса. Пришлось влезать в защитный костюм и мчаться чинить. Что я там мог? Так, ключ подержать. Но соседи бы не поняли, останься я в стороне, многие и так смотрят косо. Хорошо еще, что следующая авария произошла на нашем ярусе. Хотя, конечно, «хорошо» — это не тот эпитет, которым хотелось бы описывать прорыв канализации.
Впрочем, это действительно хорошо — физические нагрузки выматывают тело, не оставляя ни сил, ни времени. Сплю не больше трех часов в сутки, зато никаких кошмаров и засыпаю мгновенно. Часто хожу на третий уровень — занимаюсь с теми, кто выражает желание.
Таких мало.
Последняя месть типа в штатском — среди двух сотен быдлован нашего ковчега нет ни одного, с кем бы я работал в Мемориале. Чужие лица, недоверчивые ухмылки, подозрительные взгляды исподлобья…
Пройдет много времени, прежде чем кто-то из них улыбнется мне открыто и радостно крикнет: «Првет, дядяденс!» Но я точно знаю, что рано или поздно такое время настанет. И это помогает мне жить.