Сначала она что-то недовольно бурчала себе под нос, потом как бы про себя, но так, чтобы все слышали, выдала:
— Конечно, тут не хоромы…
— Да, — сочувствующе закивал маклер.
«Что ж ты, змей, мне цену сбиваешь!» — подумал про себя Одинович, но мысль эту озвучивать не стал — опять-таки из-за своей пресловутой интеллигентности.
— Кору давно меняли? — поинтересовался маклер.
— Давненько, уж двенадцать годков как, — признался Одинович. — Но она у меня добротная.
В подтверждение он топнул ногой, как бы демонстрируя прочность.
— Ну, — затянул маклер, — стало быть, четыре миллиарда оборотов назад.
— Вы еще мне в секундах посчитайте! — насколько хватило характера, огрызнулся Одинович.
— Ну хорошо, какая ваша цена? — спросил маклер.
— Девяносто пять, — ляпнул Одинович.
Клиентка и маклер переглянулись, а затем отошли посоветоваться. Когда они заворачивали за хребет Гималаев, Одинович увидел, как маклер стал что-то шептать клиентке на ухо, а потом обнял женщину-крысу за обширное нижнее полушарие.
— Мы можем заплатить восемьдесят, — сказал маклер спустя пять минут.
День четвертый
Ночь Одинович, мучимый размышлениями, почти не спал. Четырежды вставал покурить и выпить чаю. Это ж надо было так с ходу признаться про девяносто пять тысяч! Надо было так ляпнуть! А если бы сказал сто, то, может быть, и до девяноста пяти естественным образом скинули бы. И все — продал бы он планету и перебрался ближе к центру Галактики, где и теплее, и со светом нет перебоев.
Невеселые мысли тяготили Одиновича и утром. Казалось, не продать ему злосчастную планету ни в жизнь.
Наконец, зазвонил телефон.
— Здравствуйте, третью желтого карлика вы продаете?
— Да, я.
— В объявлении написано, что сто десять.
— Можем договориться, — поспешил ответить Одинович. — Вы маклер?
— Отлично, я знал, что вы здравомыслящий, интеллигентный человек, — не ответил на вопрос маклер.
— Спасибо, это и я знаю.
— Как насчет семидесяти пяти?
— Спасибо. Но мне уже предлагают девяносто пять. — По телефону врать было проще.
— Знаете, я не первый год в этом бизнесе. И можете мне поверить, все это просто разговоры. А у меня для вас есть реальный клиент. Придет, если понравится, заплатит на месте наличными. Наличными!
— Спасибо, я не тороплюсь.
— Саваоф Иеговович, но вы же знаете, что цены падают. Ипотеку вот недавно опять прикрыли, это очень сильно подорвало рынок. Вот цифры, — зашуршала бумага, — в сравнении с аналогичным кварталом прошлого года, цены на недвижимость на окраинах Спирали упали на пятнадцать процентов. Как заявили нашему корреспонденту в…
— Не звоните мне больше.
— Но, Саваоф Иеговович, я ведь столько времени на вас потратил и вот экономический бюллетень для вас выписал. Он ведь денег стоит. А вы меня подводите.
— Не звоните мне больше.
— Саваоф Иеговович…
День пятый
Целый день не было ни звонков, ни визитов. В обед Одинович поймал себя на мысли о том, что упустил того первого клиента, который предлагал девяносто тысяч. Предательская, пораженческая мысль говорила, что «от добра добра не ищут» и «надо было соглашаться». Он отогнал ее от себя самым надежным способом — мыслями о еде.
Хлеба не было. Он долго стоял босиком перед выбором между уличными тапками и ботинками. С одной стороны — холодало, с другой — ботинки надо было шнуровать. Победила лень.
В ларьке хлеба не было, в магазине напротив тоже, в супермаркете охранник суровым взглядом проводил его грязные мокрые, почти босые ноги. Было неловко и стыдно. Конечно, если бы Одинович мог знать, что будет дождь, он надел бы ботинки.
У подъезда он вдруг вспомнил одно из своих жизненных правил о том что «не хлебом единым…», но в ларьке вина не было, а возвращаться в супермаркет сквозь слякоть было опять-таки лень. Пришлось взять воду, с тем расчетом, что дома он превратит ее в вино.
Вечером, когда он спускался в аптеку за жаропонижающим, он так и сделал.
Забравшись с ногами в кресло, надев вязаные носки и шапку, накрывшись одеялом и грея руки о чай с кизилом, Одинович смотрел в окно, где сквозь барабанящий по стеклу дождь светил в рентгеновском диапазоне далекий квазар. К вину он так и не притронулся.
Раздался звонок в дверь. Обернув вокруг себя одеяло на манер тоги, Одинович подошел и посмотрел в глазок.
— Меня нет, — сказал он.
— Но ведь я знаю, что вы есть, я ведь говорю с вами, — ответила женщина, та самая давешняя блондинка-крыса.
— Одна тоже думала. Потом ее сожгли за это на костре.
— Я пришла без маклера. Я согласна на девяносто пять. Маклер, понимаете ли, хотел с меня десять тысяч. А так девяносто пять меня устраивает.
— Значит, вы хотите, чтобы я участвовал в обмане?
— Ах, значит, вы меня слышите?
— Слышу, но я не стану помогать… грешникам. Уходите.
День шестой
Ночь была тяжелой. Одиновича знобило так сильно, что пришлось несколько раз воскреснуть и ждать в астрале, пока не прекратится лихорадка. А утром началась мигрень.
И тем же утром начались звонки. Звонили маклеры — требовали, угрожали, умоляли, давили на жалость и на «здравый смысл».
Логическим продолжением стали беспрерывные стуки и звонки в дверь.
Одинович в отчаянии лежал на кровати под одеялом и накрыв голову подушкой. «Меня нет, меня нет», — шептал Одинович. В дверь застучали сильнее.
Наконец он собрался с силами, встал и пошел к телефону. Долго искал измусоленную записную книжку, потом с трудом нашел в ней написанный карандашом и почти стертый номер участкового.
— Я не могу в это вмешиваться, не в моей компетенции, — сказал участковый. — Но, если подогреешь, может, чего и придумаю.
— Гореть тебе в аду, — пообещал Одинович.
Дверь была единственным слабым местом его планеты. Не прошло и часа, как петли зашатались и она рухнула. «Гости» без труда преодолели нижние слои атмосферы, вошли в комнату и встали в ряд. Их было восемь. Маклеры, блондинка и еще трое бородатых смуглых парней в чеченках и спортивных костюмах с надписью «Дагестан» на широких спинах.
— Решай, старик, — сказал один из маклеров.
— Планета не продается. — ответил он.
Врачи говорят, после простуды с сильным ознобом иногда наступает эйфория и кажущийся странным прилив сил.
Старик Одинович шагнул к врагам. По воде аки посуху.
Под ногами занялся штормом Тихий океан, а в руке появился длинный кусок арматуры. Одинович взял его на изготовку.
— Ну-с, господа хорошие! — сказал Одинович и в первый раз замахнулся.
День седьмой
В глубоком синем небе боролись с ветром оптимистки-чайки. Солнце приятно согревало тело, а шум прибоя казался лучшей во всей Вселенной музыкой.
«Хорошо, что я не продал ее, — размышлял Одинович. — Экология тут лучше, конечно, не то что у них в центре». Одинович лежал на спине, закрыв глаза и вдыхая соленый морской воздух.
Одинович отдыхал.
Юрий Бархатов
Тихие игры
— Эрни, твоя очередь, — сказал Ким.
Эрни молча кивнул и полез наверх по железным скобам. Невысоко, ровно три метра. Строить трамплин выше не было смысла, терялась роль мастерства в прыжке.
Мы смотрели на силуэт Эрни на фоне яркого голубого в белую сеточку неба и знали, что он не раздумывает, а просто рисуется.
— Сегодня будет рекорд! — крикнул он, разбежался и прыгнул. Мы смотрели, как он переворачивается в полете — ноги вверх, голова вниз, — как врезается головой в бетонный фундамент, как разлетается брызгами кровь и как замирает в нелепой позе сломанное тело.