— Иуда, помолчи. Тошно.
— А мне, Мишенька, не тошно? Мне не тошно? С прошлым-то праведником облажались, где я теперь столько подлости возьму? Вот ни столько ни полстолько, а ровнехонько на укус? И этот попался чистоплюй — капли греха не выжмешь, хоть сам ложись.
Медведь остановился, опустил Андрея на гравий, шепнул в самое ухо:
— Рыпнешься — удавлю.
И с разворота заехал напарнику в голову.
Андрей смотрел, как тщедушное Тузиково тело дергалось на камнях, из смятого виска сочилась кровь, губы кривились в судороге. Потом перевел взгляд на небо, на звезды… Сон, все сон.
— Не робей, морок это. — Медведь снова принялся ощупывать Андрея, на этот раз голову: прошелся по темечку, за ушами, плотно прижал ладонь к шее.
— Дай-ка поправлю.
Раздался мерзкий хруст. Андрей покрутил головой, недоверчиво посмотрел на Медведя. Тот ухмыльнулся в бороду и задрал грязный тельник. Посреди мощной волосатой груди чернела обугленная дыра размером с кулак.
— Чечня? — зачем-то спросил Андрей.
Медведь помрачнел:
— Брест.
— А-а…
— Вставай. Некогда рассиживаться. Светает.
Повинуясь коротким командам, Андрей помог раздеть и уложить Тузика поперек дороги, там, где гладкое, почти зеркальное полотно обрывалось и начинался гравий.
— Смотри, — приказал Медведь, — твой первый.
Андрей заставил себя взглянуть на белое дряблое тело. Оно лежало на дороге, лишнее, нелепое, неправильное… Не так. Не так! Живот! Андрей бросился к телу и принялся мять остывающую плоть, словно под кожей двигались воздушные пузыри, и нужно было согнать их в заведомо правильное, единственно верное место. Пальцы вязли в белом жире, растягивали мышцы, плющили кости. Не зная что, не зная как, Андрей перемещал и направлял, творил и растворял, лепил и одухотворял, пока дорожное полотно не начало поглощать тело Тузика. Последней исчезла полоса с белого кадыка. Вильнула черной змейкой и юркнула в толщу гравия.
— Довольно, — шепнул Медведь.
Андрей очнулся, отпрянул. На границе полотна в первых рассветных лучах поблескивал серый неправильной формы камень. Он был корявый и живой, как… Тузик. А впереди разворачивалась бесконечная, пестрая, галдящая на все голоса дорога из людей. И каждый стоял как кусочек смальты в мозаике, неповторимый, плотно спаянный с другими: глупость обнимала мудрость, ненависть тянулась к любви, подлость доверчиво льнула к честности. А больше ничего и не было — свет и дорога: чистая, прямая, равняющая всех.
— Упокоился, Иудушка. — Медведь прижал ладонь к глазам, провел по лицу, стряхнул что-то невидимое.
Андрей подошел к погасшему костру, сел на чурбан.
— Скажи, почему я?
— Ты дальше меня пойдешь. — Медведь помолчал. — Тузиком буду звать, уж не взыщи. А меня теперь Иудой кличь.
Он тяжело побрел к бытовке: огромный белый камень со свежей трещиной. Обернулся:
— Идем. Покажу, как лопату держать. Щас повалят, родимые.
Михаил Казьмин
Петрович
— Петрович, ну расскажи!
— Да, расскажи!
С разных сторон раздалось еще несколько голосов. Все требовали рассказать, но крепкий ладный мужик лет пятидесяти, которого назвали Петровичем, только отмахивался:
— Да ну вас! Уж сколько раз рассказывал, надоело уже! Как будто сами не знаете, что там было!
— Ну мало ли чего там после тебя приврали! Интересно же тебя послушать! — настаивал молодой бородатый парень, кажется геолог. Или шахтер, Петрович не помнил.
— Блин, да рассказывать-то особо и нечего, — сдался Петрович. — Я тогда старшим смены был, ну и когда Володька, экскаваторщик наш, побежал ко мне с криками, честно говоря, испугался… Думал, случилось что…
— А что там случиться-то могло? — недоуменно спросил кто-то.
Петрович повернулся, чтобы разглядеть, кто там такой непонятливый. А, Дмитрий, из экипажа корабля. Ну эти да, эти не понимают, что на карьере всякое случиться может.
— Да мало ли что! Тогда пошла очередная кампания насчет травматизма… Много было случаев, не у нас, слава Богу. Но все равно замучился бумаги подписывать по технике безопасности, а тут тебе такое…
— А что такое?
— Ну Володька как раз ковшом по куполу и попал.
— Как?! По голове, что ли?! — испуганно спросил совсем молодой еще парнишка. И кто ж его, такого балбеса, отпустил-то?
— По какой еще голове?!
— Ну сам же сказал — по кумполу…
— Тебе по кумполу, башка дурья! — под общий хохот ответил Петрович. — Я же сказал — по куполу! Ну дырку в нем и пробил… Вылез, посмотрел, что там, и бегом ко мне.
— И что там было?
— Да все то и было. Телевизор, что ли, не смотрел?
— Ну смотрел… А чего там такого было, что не показывали? — Этого здорового мужика со сломанным носом Петрович не помнил.
— А ничего такого и не было. Все показали. Я ж говорил — чего рассказывать-то?
— Ладно, Петрович, не слушай его, — загалдели вокруг. — Давай по порядку, дальше-то что было?
— Что-что… Прибежал ко мне Володька, орет, что там пустота под экскаватором, надо отводить его. Я на него ору, что ж, говорю, ты, такой-сякой-разэтакий, сам машину не отвел? Ну и добавил матюгами, как полагается…
— А он что?
— Страшно, говорит. Испугался, что провалится туда вместе с экскаватором. Ну матюгнул я его для порядка еще разок, и пошли с ним туда. Он еще идти не хотел, пришлось рявкнуть.
— Строго ты с ним, — уважительно отозвался кто-то.
— Нормально, — довольно сказал Петрович. — Не хрен панику разводить. В общем, приходим мы туда, там уже народ чуть не со всего карьера сбежался. Короче, смотрю — дырка. По краям если смотреть, то не грунт, а какой-то другой материал… Я на Володьку еще разок рявкнул, он вроде совсем в чувство пришел, в кабину залез, экскаватор отогнал. Попробовал я в эту дыру заглянуть, так не видно ничего, темно. Ну, пока фонари принесли, работа встала совсем. Я уж на народ не стал орать, все равно не разгонишь, интересно же всем.
Тут и там раздались понимающие смешки.
— Ну а как фонари принесли, то и увидели…
— Что? Что увидели-то, Петрович?
— Ну те самые самолетики и увидели.
— Прям те самые? Которые потом по телевизору показывали?
— Ну да, те самые. Странные такие… Крылья сзади, хвоста нет. Крылья тоже странные — двойные такие, как будто раскладываться должны вроде как буквой X. Ну это-то мы на самом деле потом разглядели, когда туда спустились.
— Что, прям туда и спускались?
— А что такого?
— И не страшно было?
— Ну… Так, немножко. Только все равно же интересно. Вот ты бы сам удержался? Или полез? Вот скажи мне, только честно?
— А что я? Полез бы, конечно… — сконфузился тот самый бородач. Да, точно, Петрович вспомнил, что это геолог. Вот только имя не припоминал, Юра кажется… Или Серега? Нет, Юра. Серега — это вон тот, который строитель.
— Вот и мы полезли, — продолжил Петрович. — Сначала меня на веревке спустили, потом уже еще несколько ребят тоже.
— Ты, значит, там первым был, — завистливо протянул тот самый незнакомый мужик со сломанным носом.
— Ну да, первым, — Петрович как будто даже и не понял, чему тут завидовать. — Все равно все там потом побывали.
— И как там? — спросил кто-то из-за спины.
— Как-как… Интересно и ни фига не понятно. Вроде база какая-то. Самолеты эти, куча всякого барахла непонятного… Вот что странно — ни скелетов никаких, ни трупаков. Вроде если бы просто ушли, так забрали бы самолеты те же, а если бы там война какая, то почему никого не осталось?
— Да уж, точно непонятно, — согласился Дмитрий, который с экипажа.
— А чего непонятного? — подал голос еще один из экипажа, имени его Петрович не знал. — Кто остался, летать на этих самолетах не умели, вот и ушли пешком. Или уехали на чем. Машин там ведь не было?
— Точно! — согласился Петрович. — Машин не было! Блин, и как я сам не додумался? — Впрочем, Петрович, судя по всему, никак не переживал, что загадку отгадал кто-то другой. — Начальству мы сообщили, оно распорядилось работы на карьере остановить. Потом и с Земли приказ пришел — работы прекратить, карьер взять под охрану, никого не пускать.