Рыцарь не обратил на причитания демона никакого внимания. Оглядел его, неторопливо выпростал из-под куртки распятие — и не простое, а серебряное, с красным камнем внутри, вытянул меч, взял его в левую руку, правой достал кинжал, сложил их крестом, направил на ведьмин круг и выкрикнул что-то страшное и непонятное.
Жутко громыхнуло в кузне, вспыхнул нестерпимым светом ведьмин круг — и ослепил. А когда перед глазами перестали плавать солнечные круги, отец Бельтран и горе-заклинатели увидели, что демон исчез. На его месте стоял Рандар и спокойно убирал меч в ножны.
— Кто демона-то вызвал? — негромко спросил он, не поднимая головы.
Свейн с Гарди затравленно переглянулись. Не признаться не выйдет — если не они, так скажет отец Бельтран. Но, как только выяснится, что это они демона вызвали, рыцарь заберет их с собой. Как пить дать заберет — всем известно, что езуиты собирают ведьм, колдунов и заклинателей демонов и изучают их, ставят на них страшные опыты в своих подземельях.
Видимо, отец Бельтран подумал о том же.
— По недомыслию они, господин Рандар, по ошибке, — сказал священник, глянув на олухов царя небесного, которым сам еще недавно грозил страшной епитимьей, и Свейн с Гарди растерянно переглянулись. Неужели отец Бельтран их защищает? — Что с них взять? — продолжал доминиканин. — За одно лето вымахали, недоросли, со взрослого мужика, а умишко за ростом не поспел. Дурачились они, вот и все. Сами не знают, как вышло, так ведь?
Последние слова отца Бельтрана были обращены к ним, к недорослям, и Свейн с Гарди отчаянно закивали.
Рыцарь продолжал молчать, переводя холодные серые глаза со священника на приятелей.
— Вы, господин Рандар, не думайте! Они у меня еще долго грехи будут отмаливать, — уверил встревоженный молчанием рыцаря доминиканин. — И никогда больше ничего подобного не сотворят.
— До его превосходительства епископа Сан-Руэнского дошли слухи о том, что в округе появились адсиденты, — медленно произнес Рандар, сверля Свейна с Гарди пристальным взглядом. — Он отправил меня узнать, сколько в этих слухах правды…
Свейн с Гарди сдавленно застонали. Адсиденты — это люди из тайного клана: они вызывают демонов и служат им. Сейчас рыцарь решит, что они — как раз из адсидентов, и тут даже отец Бельтран их не выгородит. И не докажешь, что они — по недоразумению, ведь у «мечей езуитов» — ни сердца, ни сострадания.
— В нашей округе они, милостью Всевышнего, пока не объявлялись, — развел руками доминикан. — Но, раз уж вы слухи поехали проверять, — говорят, в Кольгриме странные дела творятся. То ли ведьминские, то ли демонские. По ночам появляется огромный соломенный человек и ходит по деревне, дома рушит и скот разгоняет.
— Благодарю, — наклонил голову рыцарь, полоснул напоследок холодным взглядом по Свейну с Гарди и, начертив в воздухе крестное знамение, попрощался: — Крест стоит.
— Воистину стоит, — ответил священник.
Убедился, что рыцарь вышел, и с облегчением перекрестился. Слава Всевышнему, обошлось. И с демоном — и с «мечом езуитов».
А потом перехватил полные беспредельного облегчения и безграничного обожания взгляды горе-заклинателей, спрятал усмешку и нахмурился:
— Ну а теперь, что касается вас…
Вместо зажиточного Кольгрима с вершины холма Рандар увидел только руины. Какая-то неведомая сила пронеслась по селу, разрушила дома и сараи, разогнала скот и распугала людей.
Скромная, приземистая каменная церковь казалась единственным зданием, устоявшим перед напором неизвестной стихии, и именно к ней направил коня рыцарь. Спешился, подошел к наглухо закрытым дверям, уверенно постучал.
— Крест дому вашему! — громко поздоровался он.
Никто не ответил.
— Отпирайте, я вам не враг!
Внутри кто-то зашебуршал, зашептался, а потом в ответ раздалось:
— А нам откуда знать? Может, ты — одержимый. Или колдун.
Рыцарь хмыкнул. Как доказать, что ты — не враг, через закрытые двери?
— Меня зовут Рандар Гире, — сказал, наконец, он. — Я — «меч езуитов». Ну открывайте!
Кто-то зашаркал, засуетился внутри — и дверь, скрипнув, чуть приотворилась.
Рандар усмехнулся. Он рассудил правильно. Никто в своем уме не станет по доброй воле называться «мечом езуитов». Никто, кроме них самих.
И, что бы ни напугало селян, оно, выходит, было страшнее рыцарей Ордена.
В дверную щель просунул голову худой — коричневая сутана висела над ним мешком, совсем еще молоденький доминиканин, почти мальчишка, со следами юношеских прыщей на лице. Он оглядел местность у рыцаря за спиной, проверяя, не притаилась ли там опасность, и только потом перевел взгляд на Рандара. Увидев у него на шее несмываемый знак солнца с крестом внутри, облегченно прижал к губам распятие и выдохнул:
— Крест с тобой!
И широко распахнул двери.
— Всевышний, помилуй! — охнули люди при виде открывшейся им картины разрушений и хлынули наружу Воздух немедленно наполнился плачем и испуганными восклицаниями: «Где жить?», «Как быть?», «Всевышний — за что?» и «Отец Никода, что делать-то?».
Обложенный со всех сторон растерянными и вопрошающими взглядами, юный отец Никода затравленно огляделся, и у него запылали уши. От него ждут дельных советов и разумных решений, а ему совсем нечего сказать! Он ведь еще молод, не нажил ни житейской мудрости, ни опыта. Все, на что он горазд, — это посоветовать своей пастве уповать на Всевышнего, но отец Никода смутно догадывался, что сейчас от него ждут совсем не этих слов.
Спас юного священника — вольно или невольно — «меч езуитов», вмешавшись с вопросом:
— Кто это ваше село так разгромил?
Охваченные горем люди позабыли, что перед ними — служитель самого ненавистного из пяти Орденов Экклезии, и ответы посыпались на рыцаря со всех сторон:
— Адское порождение!
— Соломенный человек!
— Демон! Как есть демон!
— Ведьмино создание!
Отец Никода за это время успел взять себя в руки и принять вид спокойный и благообразный.
— С некоторых пор, господин Рандар, странные дела у нас творятся, — степенно начал рассказ юный священник. — По ночам стало к нам являться какое-то… существо. Сначала он был маленький, ростом с ребенка. Бродил между домов, ухал, колодезными ручками скрипел, собак дразнил — словом, пакостил по-мелкому. Но ночь от ночи он становился все больше и сильнее. Начал скот разгонять и огороды топтать. Сараи ломал и плетни валил. Отравил колодец, с корнем выдрал мельничный круг, ну а там и за дома взялся. Последние дни стал при свете солнца появляться, так что мы его хорошо разглядели. Ростом он сейчас с три человека, круглый, как бочка, руки, ноги и большая голова. А еще из него отовсюду сухие пучья торчат, будто он соломой набит.
— Экзорции проводили? — поинтересовался рыцарь.
— Не раз, — ответил отец Никода и, покраснев, признался: — Но толку никакого. Прочитаю, он пропадет, а потом снова появится. И каждый раз становится только больше прежнего. А вчера после экзорций словно взбесился — и ну как пошел дома крушить! Вот мы в церкви-то и спрятались — переждать под сенью Всевышнего. А я теперь экзорции читать опасаюсь: как бы он от них еще сильнее не вырос. Думал у францискан помощи просить или даже у воинов-хоспитальеров, а тут как раз вы появились.
Рандар задумчиво покачал головой. Непохоже на ведьмино заклятие. И на творение рук адсидента тоже. Но, что дело нечистое, нет сомнений. Правда, хоть и нечистое, к поручению епископа Сан-Руэнского оно не имеет никакого отношения, а значит, останавливаться в Кольгриме нет причин.
Молоденький отец Никода нерешительно мялся рядом с рыцарем.
Рандар прекрасно понимал его затруднение. С одной стороны — соломенный человек, с которым сам священник ничего поделать не может, и перепуганные селяне, ждущие от него защиты. С другой — «меч езуитов», который, вероятно, помочь может, но только кто же в своем уме обратится к нему с такой просьбой, когда всем известно, что интересы Ордена для них прежде всего и до чужих бед им дела нет.