— Смешно, — утвердительно сказала Катя. — Знаешь, как страшно видеть Землю, свой дом, проплывающий иногда мутным яблоком над головой. Далеко, далеко… У нас же в камерах крыши прозрачные, из какого-то стекла специального. Семь лет…
Я глянул на бирюзовую планету, висящую над нами призраком жизни. На Землю.
Катя проследила за моим взглядом, робко тронула перчаткой мой локоть, и чуть слышный шепот раздался где-то рядом с моим сознанием:
— Лешка, отвези меня домой из этой пустоты. Мне уже пора, я уже наказана. Леша, забери меня отсюда… — Она потрясла головой. — Мутит что-то…
— У тебя кислорода сколько?
— Не знаю…
Сверху мелькнуло что-то серебристой нитью и исчезло за скалами. Я вскочил на ноги, еще не понимая.
— Что это? — встрепенулась Катя.
— Погоди-ка…
И тут они начали мелькать один за другим. Восемь истребителей «МиГ-50». Я слышал, что на них можно было выходить в открытый космос, там движки какие-то продвинутые стояли, но чтобы реально… Нет, скорее, их держали в резерве на российской боевой космической станции «Снег», то есть они стартовали не с планеты, а прямо с орбиты.
Значит, командование узнало, что заложники мертвы, и решилось на бомбардировку. Или они там, в Главке, решили пожертвовать всеми нами? Очень даже возможно. Экстренные обстоятельства, мать их, и все такое!
Всех накроют плазменными ракетами.
— Лешка, забери меня домой! — Она вцепилась в меня, стала трясти. — Страшно, Лешка, умирать вот так… В пустоте!
Калейдоскоп мыслей проносился в моей голове. Наверное, пора делать выбор, майор Густаев, тот единственный, за который будешь отвечать всю жизнь, неважно — короткая она будет или… Или? Что может помочь решить? Честь офицера, бестолковые годы прошлого? Пройденный путь? Отсутствие глупости и любознательности? Или?…
Или мне сейчас способна помочь та, кто однажды меня предала? Меня, а потом и Землю.
— Прости меня, Леша… Прости.
Весы опрокинулись, и весь хлам посыпался с их чаш в пропасть…
— Бери карабин, пошли.
Она ничего не сказала, покорно взяла оружие и обернулась. Та, кого я простил. Та, кого я любил. Схватив «АКЛ», я неуклюже перескочил через обломок скалы, коротко выматерился по поводу низкой гравитации и жестом показал, чтобы она шла за моей спиной. Мы, осторожно придерживаясь за выступы, стали спускаться вниз. В холодные волны Моря чужих дождей.
Так, наверное, начинается настоящее предательство. Или заканчивается?…
Дорчаков возник впереди неожиданно. Его грудь тяжело вздымалась, стекло шлема было в каких-то темных разводах, ствол автомата — нацелен на нас. Взгляд Дениса метнулся на Катю, сжавшуюся у меня за спиной. Я никогда не видел таких бешеных глаз у нашего командира, обычно тихого, спокойного, чуть Шепелявившего. Его рот уродливо скривился, по губам можно было разобрать, как он в отчаянии повторяет одно слово: «Лешенька, Лешенька…»
Подполковник удобнее взял ствол, как-то странно переступил с ноги на ногу, будто в нерешительности. Дурак! Ты что, хочешь сдохнуть в пекле, которое будет здесь через несколько минут, когда пилоты получат зеленый свет?! Сдохнуть хочешь? А может, ты хочешь забрать с собой и жену мою?
Вот уж нет.
Однажды такое уже случилось. Лучший друг пришел в обнимку с Катей посреди ночи, а я не смог его ударить. Тогда.
Теперь — могу.
Приклад резко толкнул в бицепс. Дорчаков миг удивленно смотрел на меня, а потом стало заметно, что его лицо покрылось инеем. Фонтанчик крови, плеснувший из горла, застыл черной горкой. Катя вскрикнула.
Он завалился на спину. Выпустил оружие. Путь свободен…
«Давление в кислородных резервуарах падает. Запас на десять минут. Система будет автоматически перезагружена через пятнадцать секунд…»
Гейтс — мудак…
Мы бежали к взлетным полосам, задыхаясь, хрипя от недостатка воздуха. Позади еще шел бой. Быстрее! Быстрей! Успеем, если у нас есть шанс, то обязательно успеем — не имеем права не успеть, потому что дороги назад нет. Выбор сделан.
Вот показались купола космодрома, бегающие люди, не разобрать — свои или лунники. Хотя… какая разница! Перед глазами — розоватая пелена, грудь кажется отлитой из свинца.
— Леша… мы куда?…
— Заткнись… дыхание собьешь… тогда — крышка…
Истребитель я заметил на ответвлении от третьей слева полосы. Рядом копошились двое в серых скафандрах.
Два патрона. Две вспышки. Две жизни. Счетчик…
— Забирайся на место второго пилота.
Катя подпрыгнула, зацепилась за край кабины, попыталась подтянуться и соскользнула вниз, плавно упала сначала на колени, а затем навзничь, прислонившись задней частью шлема к шасси.
— Не могу… кислород…
— Вставай! — заорал я, вдруг почувствовав какой-хо животный страх. — Вста-а-ать!!!
Отбрасывая «АКЛ», я подбежал к ней и стал поднимать, изо всех сил дергая за руки… Розовые волны плыли впереди, их движения укачивали, успокаивали… а под ребрами толкалось что-то противное, мешающее прилечь и отдохнуть… Оставьте! Мне нужно всего лишь чуть-чуть поспать… набраться сил…
Всполох белого сияния на мгновение ослепил меня. Все, пилотам дали зеленый свет. Через пару минут от космодрома и тюрьмы не останется ни единой молекулы. Плазменные ракеты — это не шутка!
Я потряс головой, отгоняя радужные круги и желтенькие искры, кружащие вокруг бесформенными медузами и роем фантасмагорических неземных пчел. Поднялся. Взял Катю сзади под мышки и одним рывком перебросил ее через бортик открытой кабины. Кажется, на запястье порвал мышцу или сухожилие… Не важно. Главное — взлететь. В «МиГе» система регенерации и запасной кислород есть. Много кислорода, даже для двоих слишком много…
Подтянулся. Перекинул сначала одну ногу, потом вторую…
Еще одна плазменная вспышка. Уже ближе! Еще одна! Быстро! Купол кабины — закрыть. Кнопка. Огромное стекло стало опускаться. Медленно, твою мать, медленно же! Так, тормоза, зажигание, форсаж.
Почти вертикально мы ушли в чернь космоса, оставляя позади пылающий ад чужого мира. Оставляя собственные кошмары и мечты. И совесть — одну на Двоих…
С трудом отрывая пульсирующую левую руку от гашетки, я сбросил мощность двигателей, чтобы отки-нуть шлемы. Но истребитель тут же начал терять высоту. Пришлось снова дать форсаж, устремляя нос прямо в Дрожащее пятно Земли. Розовая дымка, сон, сон… Хоть бы ей хватило воздуха, пока я не открою шлем. В кабине, судя по показаниям тахометра, уже нормальное давление, а значит — воздух! Воздух!..
Из зоны притяжения Луны мы вышли примерно через сорок секунд. Я дернул рычаг на себя, сбрасывая тягу до одной четвертой. Сорвал предохранительную скобу с левой стороны шлема и отщелкнул его. Вздохнул до помутнения. Боже, как это прекрасно — дышать!
В кабине было холодно — градусов пять выше нуля. Изо рта вырывались клубы пара.
Теперь Катя. Я аккуратно, чтобы не сбить штурвал, перевернулся, цепляясь за все проклятым скафандром, сорвал с нее гермошлем. Отсоединив на своих руках неудобные перчатки, я принялся шлепать ее по бледным щекам. Ну же! Мы на полпути домой, девочка! Очнись! Очнись!!!
Несмелый вздох. Белесая струйка пара между губами!
— Ну вот, молодец! Дыши, девочка, дыши!
Она со свистом втянула в себя воздух, захрипела, дернулась, закашлялась и открыла безумные глаза. Через секунду ее стошнило.
— Вот и все, вот и все хорошо… — шептал я, возвращаясь на свое место. — Дыши. Мы летим домой, слышишь, мы летим домой!
— Холодно…
— Это ничего, это не страшно. — Я поправил штурвал, выравнивая курс, глянул на монитор бортового компьютера. Нужно набрать скорость, чтобы не два дня в космосе болтаться. — Сейчас будут перегрузки, сядь удобнее и запрокинь голову назад. Глаза не закрывай ни в коем случае, а то вывернет опять.
— Холодно, Лешка…
— Терпи. Самое страшное — позади. Ты же хотела домой? Вот мы скоро и будем дома. А там что-нибудь придумаем… Раз замерзла, значит, на море поедем греться.