Джеффрис понимает, что предлагаемое им чисто разбойничье дело может все-таки возбудить какие-нибудь затруднения и сомнения со стороны лорда Стэнгопа и короля Георга I. И он подчеркивает, что в данном случае есть из-за чего руки марать: «Вы не можете себе представить, какое разочарование вызовет это предприятие (в противниках - Е. Т.). Если его выполнить достодолжным образом (duely), оно подорвет все меры русских и в то же время даст случай его величеству (королю английскому - Е. Т.) заключить мир со Швецией, потому что нужно будет выбирать более безопасное место для конгресса и других уполномоченных перед тем, как они соберутся, и это займет большую часть лета»6. А там можно и шведов во многом успеть переубедить. Словом, нужно пойти решительно на все, вплоть до похищения уполномоченных и увоза их под чужим подложным флагом, лишь бы помешать русским заключить выгодный для них мир со шведами.
На выполнение бандитского плана посла его величества короля великобританского Джеффриса английское правительство пойти не отважилось.
ГЛАВА 13
В английской политике в разные времена ее долгой истории не раз наступали такие моменты, когда уже становилось невозможным ограничиться выдвижением против врага сил других государств и было необходимо решиться бросить все ведущееся дипломатическое предприятие и пустить в ход свои собственные вооруженные силы. Летом 1719 г. такой момент еще не наступил.
Швеция еле держалась, Дания, Голштиния, Данциг и Мекленбург были в жестоком беспокойстве, даже в Пруссии Фридрих-Вильгельм I стал склоняться на уговоры и представления бывшего «друга» Петра голштинского дипломата Бассевича. Все они устремляли свои взоры на Запад, к Зундам, все они ожидали на Балтийском море появления английского флота.
И хотя английский флот появился, но в 1719 г. он совершил только демонстрацию, частичную, слабую. Петр, правда, был раздражен и недоволен, но растерянности (которую хотелось бы видеть в русском правительстве уже летом 1719 г. послу Джеффрису) не было. Петр отвечал на козни врагов рядом внушительных действий.
В мае 1719 г., после большой и во всех отношениях эффективной морской разведки, совершенной из Ревеля капитаном-командором Фангофом, русскому военно-морскому командованию стало известно о выходе из порта Пиллау в море шведских военных кораблей. Для нападения на шведские корабли немедленно вышел из Ревеля в море капитан второго ранга Наум Сенявин с шестью линейными кораблями и одной шнявой. Утром 24 мая Сенявин настиг шведскую эскадру и начал бой, закончившийся полной победой русского флота. Были захвачены линейный 52-пушечный корабль «Вахмейстер», 35-пушечный фрегат «Карлскронваген», 12-пушечная бригантина «Бернгардус». В плен попали 11 шведских офицеров и 376 нижних чинов, а кроме того, шведы потеряли около 50 человек убитыми и 13 человек ранеными. Русские потери в людях были ничтожны, материальные повреждения также невелики.
Такая удача произвела сильное впечатление в Швеции. Впечатление это было усилено многочисленными пленениями шведских купеческих судов и приводом их в Петербург. Действия русского флота чрезвычайно беспокоили Швецию и усиливали растерянность в стране.
9 июня 1719 г. вице-адмирал Петр Алексеевич Михайлов, он же царь всероссийский, вышел с состоявшей под его личной командой эскадрой от Котлина в Ревель, а Апраксин пошел с галерами к Гангуту. У Петра было 12 линейных кораблей, 2 прама, 2 бомбардирских судна, несколько шняв и бригантин. Когда котлинская эскадра 19 июня соединилась в Ревеле со стоявшими там кораблями, то в распоряжении Петра оказался, кроме фрегата и бомбардирских судов, 21 линейный корабль, снабженный обильной артиллерией (1672 орудия) и с большим экипажем - 10711 человек.
Этого было бы достаточно не только для сравнительно безопасного крейсирования по Финскому и Ботническому заливам, но и для прикрытия десанта. Ведь с 19 линейными кораблями, которыми в этот момент располагали шведы, слишком рискованно было бы предпринять что-либо на море против русской эскадры.
В конце июля 1719 г. английская эскадра вошла в Балтийское море. В Европе знали, что с отправкой этой эскадры у англичан дело обстояло не очень ладно. В парламенте и вне парламента многие считали, что не из-за чего разрывать отношения с Россией, которая вовсе Англии не угрожает, и что в посылке британской эскадры в Балтийское море заинтересован больше всего лично король Георг I в качестве курфюрста ганноверского, потому что Ганновер (как и другие северогерманские государства) боялся усиления русского флота и жил под опасением внезапного появления русских кораблей и транспортов с войсками. Словом, полного единства настроений в Англии по этому вопросу не было, а потому адмиралу сэру Джону Норрису дали не очень многочисленную эскадру и снабдили его не очень решительными инструкциями.
Русскому командованию все-таки приходилось считаться с появлением эскадры Норриса у датских берегов. Но боязни, как уже сказано, Петр не обнаруживал. Русский корабельный и галерный флоты соединились у Гангута 26 нюня и отсюда направились к Або, а затем к Аландским островам. 6 июля к о. Ламеланду прибыл громадный галерный флот в 232 вымпела, в числе которых были 132 большие галеры. Этот флот доставил 26 тысяч человек десантных войск. Там же появился 8 июля и линейный флот. Немедленно была предпринята разведка у самых берегов Швеции.
11 июля русские галеры под командованием Апраксина показались у Капельшера, приблизительно в 80 км от Стокгольма. Немедленно по всему берегу распространилась тревога. 12 июля Апраксин отправил генерал-майора Ласси с 21 галерой и 12 островскими лодками, на которые было посажено 3500 человек десантных войск, для действия на шведском берегу севернее Стокгольма, а сам Апраксин с остальным флотом двинулся на следующий день от Капельшера к Стокгольму и 15 июля занял остров, находящийся на полпути от Капельшера к Стокгольму. 24 июля галерный флот подошел к Ничепингу, а 30 июля - к Нордчепингу. Десантные войска высаживались на шведские берега в течение всего похода Апраксина. Русские уничтожали металлургические заводы и мастерские. Город Нордчепинг сгорел до основания, но его сожгли не русские, а шведы - при отступлении. Около этого несчастного города было 12 эскадронов шведской конницы, но шведы не приняли боя и отошли. Русским досталось тут много меди и больше 300 готовых новых пушек.
Паника распространилась по стране. Правда, Петр велел Апраксину «людей не токмо не брать, но не грабить с них и ничем не досаждать, но внушать, что мы воюем для того, что сенат их (шведский - Е. Т.) не склонен к миру».1 Однако жители убегали поголовно, опустевшие города и поселки горели.
Шведское правительство знало, что русские гребные суда находятся недалеко от Стокгольма, и королева Ульрика-Элеонора обратилась к Петру с просьбой о возобновлении прерванных мирных переговоров и о прекращении впредь до мира военных действий.
Абсолютное отсутствие шведского флота в течение всего этого страшного для Швеции месяца, непонятная пассивность сухопутных войск, даже и не пытавшихся защищать свою родину, - все это могло быть объяснено либо полнейшей моральной прострацией государства и безнадежным истощением его сил в результате долговременных военных авантюр Карла XII, либо хитроумным стратегическим планом шведского командования, основанным на стремлении заманить русских в глубь страны и там их разгромить.
Англичанам, с большим беспокойством следившим за развитием событий, хотелось верить в это второе объяснение: «Царь, по моему крайнему разумению, во второй раз перешел через Рубикон», - писал Джеффрис 22 июля 1719 г. в Лондон, когда до него дошли достоверные сведения о высадке русских войск в Швеции. Под первым Рубиконом Петра Джеффрис понимает Прут 1711 г. «По-видимому, он (Петр - Е. Т.) поставил себя в необходимость или завоевать страну своего врага или потерять большую часть своей армии. Его величество (Петр - Е. Т.) уже имеет перед собой два примера фатальных последствий, которыми сопровождались неудачные попытки в далеких странах: один пример - в лице покойного шведского короля, который потерял свою армию в Полтавской битве, и другой пример - в своем собственном лице, когда на реке Пруте только мошенничество великого визиря спасло его от полной гибели»2.