Достаточно сложно оказалось заставить германское общественное мнение всерьез опасаться России и русских как противника, грозного не только своей численностью или неуязвимостью огромных пространств. Пангерманизм, оформившийся как мощное интеллектуальное,37 а не юнкерско-буржуазное течение, должен был получить симметричного противника, и он был найден в лице полумифического панславизма, цитаделью которого могли стать и «стали» Российская империя и ее элита.38 Вероятно, именно из-за этого (а не только из-за моды на националистические и расовые теории) столь широкий резонанс в пропаганде, прессе и умах немцев получил мотив так называемой «славянской угрозы». Попытки пангерманцев преувеличить опасность, исходящую от идеи покровительства России всем славянским народам, не выдерживали никакой критики, однако обывателям это было неясно.
Контраст между возрастающей мощью России, ее слабой организацией и устойчивостью должен был получить объяснение, поэтому нестабильный восточный сосед вдруг стал «базой панславизма», который и заставлял русские власти «бряцать оружием», а не заниматься внутренними проблемами.39 На пропаганду, разъясняющую опасность славянских националистов для Германии и всего немецкого, было потрачено огромное количество денег и усилий, и до сих пор немецкие историки выясняют значение и влияние панславянских кружков в России накануне 1914 г., хотя подавляющее большинство населения страны даже не было знакомо с идеями славянского единства в силу неграмотности. Этого никак нельзя сказать о пангерманизме и немцах, притом что вес Пангерманского союза в политике по сравнению с разрозненными обществами славянской дружбы в Санкт-Петербурге и Москве был огромен. В. И. Ленин имел все основания писать в 1913 г. в «Правде» о том, что германских шовинистов просто пугают русскими, а русских шовинистов — германскими.40 Кайзер летом 1912 г. распространялся о том доверии, которое он питает к царю, сосредотачивая огонь критики на «говорильне» в рейхстаге.
«Slawische Gefahr» стала жупелом в речах немецких «ре-алист-политиков» и отставных генералов. Весной 1913 г. открытое противопоставление «германства» и «славянства»41 впервые прозвучало в речах (самого канцлера Т. фон Бетман-Гольвега) в германском парламенте. Военные в статьях указывали на недопустимо слабые силы в приграничной Силезии, придавая дополнительный накал спорами вокруг увеличения кадровой армии.42 Австро-Венгрия получала все большее влияние на германскую внешнюю политику, так как именно она рассматривалась как первая жертва будущего натиска славян, а ее дипломаты уже тайно гарантировали Бетману, что в случае войны удастся сделать виноватой в ней Россию.43 Защитникам Дунайской монархии удалось убедить Пангерманский союз и часть населения Германской империи, что будущая война будет схваткой двух миров — германского и славянского, который поддерживает исконный, но уже битый враг немцев, — галлороманский.44 Основным доказательством и главным средством запугивания являлись данные демографии,45 действительно свидетельствовавшие о стремительном росте славянских народов, хотя и количество немцев росло относительно других народов Западной и Центральной Европы довольно быстро. При этом умнейший политик Германии начала XX в. В. Ратенау, невзирая на пропагандистский угар и не разделяя националистических немецких взглядов, будучи евреем, писал, что германцы и особенно пруссаки вообще на три четверти славяне. Австрийцы и вовсе считали людей, живущих к востоку от Эльбы, действительно сильно отличавшихся от баварцев и швабов, не совсем немцами.46 Этот же мотив затем встречался в западной антигитлеровской пропаганде эпохи Второй мировой войны: наличием славянской крови будут объяснять агрессивность пруссаков по сравнению с немцами южной и западной Германии.47
Отъявленная истерия в России относительно Боснийского кризиса, рассуждения о «дипломатической Цусиме», то есть о вынужденном согласии признать аннексию Боснии, особенно показательны в сравнении с тем, как Австро-Венгрии в принципе отказывалась признать себя виновной в одностороннем нарушении баланса. События вокруг Боснии в действительности представляли собой сделку великих держав, порожденную очередным витком политической нестабильности в Османской империи.48 В ходе этих событий планируемый взаимовыгодный компромисс, с учетом позиции России действительно не состоялся, однако Австро-Венгрия не стала из-за этого отказываться от уже начатой акции, согласованной в том числе и с «владельцами» Боснии, то есть с турецким правительством. Последующее возмущение России оказалось лишь попыткой возложить вину за собственные промахи и неоправданные надежды на «неблагодарную Австрию», в том числе за счет провокаций панславистских выступлений. В порожденном за этим почти беспрерывном кризисе на Балканах главным проигравшим оказалась, помимо Турции, именно Австро-Венгрия, однако эффектом оскорбленного самолюбия пользовалась в своих и других славянских стран интересах именно Россия, намеренная добиться-таки права на провод через Проливы своих военных судов.