С началом войны вес прессы в формировании общественного мнения по понятным причинам еще больше возрос. Газеты с удовольствием печатали статьи ставших военными корреспондентами офицеров запаса, которые явились ценным и добровольным источником информации о зверствах русских60 в Восточной Пруссии.61 Терять такой инструмент воздействия на массовое сознание даже в стране, формально обеспечивающей свободу слова (в мирное время), будь то Германия или Россия, военные и администрация не могли. Кроме того, требовалась известная координация высказываемых в Германии мнений ради правдоподобного и целостного образа России и русской армии.62 Простого запрещения или беспощадной цензуры63 было явно недостаточно, поэтому потребовалась централизация имеющихся ресурсов для успешного ведения информационной войны.64 В Германской империи, где многие крупнейшие газеты65 контролировались монополиями, наступил «звездный час» отдела печати при министерстве иностранных дел,66 который еще со времен канцлерства Гогенлоэ около 22 лет возглавлял тайный советник О. Хамманн.67 Пресса, в первую очередь — фронтовая, была поставлена под жесткий контроль ОХЛ, с марта 1916 г. она подчинялась отделу полевой прессы под руководством писателя В. Блёма,68 таким образом, возможности получить объективную картину положения на фронтах не существовало.69 По ходу войны инициатива снизу по изданию газет и окопных листков была подхвачена и организована: к 1918 г. появились десятки (всего около 115 названий) периодических изданий, выпускаемых едва ли не в траншеях. Выходили фронтовые листки и газеты, редактируемые фельдфебелями и ефрейторами, а также армейские газеты70 тиражом в десятки тысяч экземпляров (от 30 до 80 тысяч),71 где корреспондентами и журналистами выступали уже младшие офицеры. На восточных фронтах ежемесячно раскупалось около 2 млн экземпляров газет, в 2 раза больше, чем на Западе.
Запуганное население, подпитываемое слухами и фотографиями разоренных деревень, быстро обрело героев, к которым стало относиться как к единственной надежде, забывая даже о необходимом пиетете перед монархом, лидером нации. Непререкаемым авторитетом взамен умершего в 1898 г. объединителя Германии Бисмарка стал 67-летний спаситель Восточной Пруссии, одерживавший якобы только победы Главнокомандующий на Востоке Гинденбург, почтенный возраст которого помогал довольно легко поверить в его безусловную мудрость и способность сравниться с «железным канцлером». К весне 1915 г. деревянные статуи Гинденбурга, куда за плату патриотичные граждане забивали гвозди, начали все чаще устанавливать в германских городах. К воспеваемым в СМИ героям из пехоты и кавалерии постепенно добавились летчики и подводники, тревога в Центральных державах относительно русской угрозы не исчезла. Ажиотаж и патриотическое воодушевление в Германии были подстегнуты победой в зимнем сражении в Мазурии, которое привело к пленению 20-го русского корпуса в Августовских лесах и очередному освобождению Восточной Пруссии. После разгрома одного армейского корпуса русских эйфория была огромна, несмотря на то что масштабы победы были несравнимы с Танненбергом. Подготовивший переброску и развертывание ударной группировки В. Грёнер писал 18 февраля 1915 г., что победа в этой операции важнее, чем предполагаемый эффект неограниченной подводной войны, а это характеризует не только недоверие армии к возможностям флота, но и ликование, охватившее даже профессиональные круги.72
Однако в этой битве, помимо повторной трагедии окружения и гибели русских войск, были и не слишком отрадные для германских стратегов признаки того, что если высший слой русского командования может по-прежнему допускать грубые ошибки и терять управление, то на среднем и низшем уровне сопротивляемость возросла. Очень хорошо показали себя сибиряки, которые чрезвычайно упорно и более организованно пытались прорваться из окружения, куда быстрее выходили из нокдауна поражения, нанося быстрые контрудары. К середине марта 1915 г. Восточная Пруссия после долгой и в целом неудачной (несмотря на взятие Прасныша) для русской 12-й армии битвы на ее южных границах вновь могла полагать, что она накануне русского вторжения. Принципиально ситуация сравнительно с началом августа или октябрем 1914 г. не поменялась. Теперь только фронт был плотнее, да сил оборона требовала от обеих сторон куда больше. В актив германское командование записывало себе срыв «гигантского наступательного плана великого князя», однако срыв не означал невозможности повторения. Неприятные удары вынуждена была выдерживать германская оборона и в Польше, а у австрийцев после краха надежд на деблокаду Перемышля дела и вовсе приняли критический оборот, а геройством скорее отметились русские войска, оборонявшие Козювку и высоты около нее.