Выбрать главу

Несмотря на то что М. Гофман уверял, что к наступлению русских армий он готов, а блестящий контрудар против русских армий, осуществивших прорыв в Галиции, прошел без всяких треволнений, он не мог сдержать удивления: «Удивительный народ эти русские!., они уже в течение двух дней яростно наступают огромными силами. Ничего подобного мы до сих пор не видели на Востоке. Против одной нашей дивизии — 7–8 русских. Это даже больше, чем я ожидал».72 Бес-

покойство германского командования, уверенного, что после «бойни Нивеля» крупного наступления от французов можно более не ждать, доказывают переброски ряда дивизий на Русский фронт летом 1917 г. И это были отнюдь не только полностью измотанные боями войска, отправленные «на отдых», но и полноценные в боевом отношении дивизии, в том числе даже гвардейские. Общая численность германских войск на Русском фронте перестала сокращаться и стабилизировалась на достаточно высоком уровне, вплоть до октября 1917 г. В желании еще раз подчеркнуть мужество германской армии Людендорф доходил даже до преувеличения опасности, исходившей от русских войск во время «наступления Керенского», одновременно снисходительно замечая, что это «уже не были прежние русские солдаты».73 Уже после позорного бегства русских армий Юго-Западного фронта германское командование оказалось удивлено неожиданно упорным сопротивлением противника на Румынском фронте и в Буковине, сказывались жесткие меры по наведению порядка ген. Корнилова.

Положение Обер Оста усугублялось летом 1917 г. заявлением военного министерства о том, что пополнять будут только части Западного фронта, тогда как для Восточного фронта людских ресурсов нет.74 В скорый сепаратный мир с Россией даже после позорного поражения русской армии в Галиции в ходе летнего наступления 1917 г. Обер Ост не особенно верил, даже в конце сентября планировалось наступление Макензена против Румынии, а не России, с целью полной оккупации первой и вывода ее из войны по договору с прогерманским правительством. Однако, к негодованию многих германских военных специалистов на Русском фронте, в том числе будущего создателя рейхсвера Г. фон Секта, и в связи с назревающим крушением австро-венгерской обороны на Итальянском фронте после 11 сражений на реке Изонцо было принято решение от масштабных операций против Румынии отказаться в пользу попытки радикально изменить обстановку в Альпах.

Новый раунд внутриполитической борьбы в России, связанный с так называемым Корниловским мятежом, а также раздраженное желание германской Ставки подтолкнуть Керенского к признанию бесперспективности дальнейшей войны привели к Рижской операции. В начале сентября германская армия после блестящей артподготовки с использованием химических снарядов, тактика которой — «гутьеровская» — была положена затем в основу прорывов на Итальянском и Западном фронтах, решила важнейшую оперативную задачу последних двух лет: овладела всем Рижским укрепленным районом, а также впоследствии важными плацдармами на Западной Двине за исключением Двинска. Относительно упорное сопротивление на фоне полной дезорганизации и хаотических чисток в офицерском корпусе русской армии по поводу «корниловщины» оказали главным образом латышские стрелки,75 однако этим они смогли лишь выиграть время для поспешного отступления остальных сил на тыловые венденские позиции. Из-за быстрого отхода пленных на этот раз взято было немного. Вскоре выяснилось, что так далеко продвигаться вперед немцы и не планировали, а потому после некоторой растерянности русские войска даже перешли в «контрнаступление», осторожно приблизившись к новой линии германской обороны. К столь быстрому успеху германская Ставка была не готова, да и не стремилась к большему. Громадная по возможным последствиям победа обратилась в очередной локальный, пусть и хлесткий, удар по революционной России и ее самолюбию. Следствиями были и очередной поток беженцев, и усиленное обсуждение возможных мер по эвакуации ближайших городов, и очередные проекты формирования по-настоящему готовых сражаться за свободу революционных частей, так как ударные батальоны, батальоны «смерти» оказались дискредитированы своей близостью к Корнилову, мнимой или истинной.