Заключенный мир не имел шансов отрегулировать новую расстановку сил на Востоке из-за особенностей участников, темпов принятия решений и размеров поставленных задач. Однако сам факт официального прекращения войны немедленно вызвал цепную реакцию событий, проверявших на прочность и целостность сформированные границы. Сфера интересов Германии отныне простиралась от Мурманска до Баку, к чему не были готовы ни немцы, ни их союзники и противники.20 Более того, возникновение новых государств и автономий, такого размера, как Украина, вводило дополнительный элемент в и так сложные взаимоотношения двух немецкоговорящих великих держав. Раздоры между «Нибелунгами» только нарастали по ходу дележа продовольствия, доходя до откровенного произвола на транспорте и бесчестной конкуренции друг с другом на оккупированных территориях. Накал страстей тем более характерен, что германское ОХЛ фактически спасла от большой глупости заносчивость австрийцев, без которой немецкие части на Востоке в преддверии большого наступления весны 1918 г. на Западе предлагалось сменить австрийцами,21 а в этом случае о сырьевых перспективах Германии и говорить не приходится, голодающие австрийцы вряд ли поделились бы хоть чем-то.
Установление дипломатических отношений с Германией и Австро-Венгрией в конце апреля 1918 г. принесло большевикам больше политических трудностей, нежели гарантий безопасности. Из-за специфического взгляда Советского правительства на соотношение официальной и партийной внешней политики, а также жадности националистических кругов окраин переговоры с «буржуазными правительствами» Финляндии v Украины зашли в тупик. Интервенция Антанты на Русском Севере казалась Германии постоянным фактором риска перехода большевиков на сторону англичан, а механизм совместных военных операций Советской России и Германии против общего врага в Брестском договоре прописан не был.
Быстро отыскать баланс между победителями, побежденными и вновь созданными буферными государствами, да еще и посреди разгорающейся серии войн было невозможно. Германское правительство и военные констатировали «полную неопределенность» в политическом и экономическом положении в России.22 Вместо гибкой политики в бурно меняющейся российской обстановке военные и правительство зачастую поддерживали противоположные проекты. Разумеется, этим они ставили под сомнение саму возможность долгосрочного сотрудничества с Германией каких-либо политических сил на развалинах Российской империи. Быстрый темп по-прежнему непредсказуемых для европейцев перемен в расстановке сил в России приводил к тому, что в Берлине и Вене не успевали реагировать на многие перспективные проекты. Единого мнения и последовательной программы действий не было не только у всех союзных Центральных держав, но и у элиты доминировавшей в коалиции Германии. Оценки и фантазии кайзера, военных и дипломатов относительно судьбы различных государственных образований на обломках Российской империи разнились, а согласия, несмотря на все усилия, приказы и соответствующие декларации, достичь не удалось.23
5 ноября 1918 г. Германская империя разорвала дипломатические отношения с Советской Россией, ведь большевики использовали каналы посольства для участия в революционных событиях в Германии и легализации пропаганды. Кайзер, постоянно вспоминая о судьбе своего кузена и его ошибках в марте 1917 г., к которым он относил отсутствие в критический момент в Ставке, выехал на Запад из Берлина, но бежал от руководства ненадежными войсками в Голландию. После денонсации Брестского мира Советской Россией 13 ноября 1918 г.24 и ареста германского дипломатического представительства в Москве новое руководство Германии и пытавшаяся сохранить управление армией германская Ставка должны были вновь серьезно рассматривать перспективу войны с «русско-советской» (как ее стали называть в документах, чтобы не путать с белогвардейскими войсками) армией. Это было вполне логично, так как никакого перемирия официально командованием на Востоке не подписывалось, а прекращение огня было не всегда выгодно большевикам. К удовлетворению большевиков, Русский фронт войны с опозданием на год, но все же стал обретать черты фронта мировой революции против коалиции империалистов.
Основания для такого расчета заключались не столько в марксистской теории, сколько в технических следствиях мобилизации миллионных армий. Подготовка народных масс к тому, чтобы они взялись за оружие, началась еще до 1914 г., что в известной степени гарантировало, с мобилизационной и технической точек зрения, будущую Гражданскую войну. Для нее было вполне достаточно всего лишь слабо управляемой демобилизации, за которую всем странам, воевавшим на Русском фронте, пришлось заплатить очень дорого, однако из этого были сделаны важные выводы. В рамках планирования участия в следующей мировой войне недостатки императорской России, не позволившие ей вести тотальную войну, были исправлены большевистским руководством с помощью идеологической работы, развития образования и мощной системы начальной военной подготовки всего годного к военной службе населения. В Германии неудача тотальной войны была связана с плохо продуманной экономической стратегией и техническими ошибками в использовании доступных резервов. Кроме этого, по результатам Первой мировой войны нацистское руководство попыталось с помощью дипломатии не допустить повторения ситуации, когда «немцы должны воевать со всем миром», однако избежать этого при претензиях Германии на статус мировой сверхдержавы оказалось невозможно.