– Карчи, начинай съемку.
Шаман поставил камеру на специальную подставку и нажал соответствующую кнопку. Из камеры, как чертик из коробки, выскочили два желтых шмеля и, радостно пискнув, устремились ввысь.
Тесть от неожиданности икнул, а Карчи взвизгнул от удовольствия, тыча пальцем в небо – ну чисто дети, что с них взять. Азияс.
Через несколько минут от монголов в нашу сторону направился парламентер с белым флагом. Навстречу – наш сотникгвардеец. Они встретились на середине между войсками и после короткого разговора разъехались в разные стороны. По рации приказал сотнику подняться на вышку. Ничего оригинального монголы не предложили – немедленная капитуляция, а взамен сохранение жизни и, как награда, участие в походе на Русь под знаменами прославленного Шейбанихана. Ответ ждут незамедлительно. Я подал знак гвардейцам, один из них пустил стрелу, и она воткнулась в землю в десяти метрах от первых рядов конницы монголов. Полет стрелы наблюдали и видели все, со стороны неприятеля послышалось глухое ворчание. В их рядах наметилось движение, они опять выпустили всадника с белым флагом на древке.
– Какого хрена? Ответ дали ясный и понятный. Оказалось, монголы вызвали поединщика.
– Ну вот, есть возможность разгуляться. Невзирая на протесты тестя, я запрыгнул на лошадку. Посреди поля меня поджидал лихой монгольский батыр, из доспехов одна кольчуга под шелковым халатом. Сабля в ножнах – все его вооружение. Интересно, с чего это он посчитал себя лучшим рубакой в мире. Непонятна была его ехидная ухмылка, будто он приготовил мне весьма неприятный сюрприз. Доспехов на мне не было, не собирался я лезть в битву – мое дело руководить, булгарскую стрелу в плечо уже получил. На поединок вышел по одной причине – не хотел гибели своего воина, мало ли кого монголы выставят. А у меня здесь реальных противников нет. Мы сблизились до десяти шагов, и мне не давала покоя гнусная улыбка противника. Так, пошла работа. Нукер сверхмедленно сует руку за пазуху и начинает обратное движение.
– Да сколько же можно ждать?
Я соскочил с коня и прилег на траву. Наконец батыр вытащил большой пистолет. Конечно, для меня его движения были растянуты во времени, а для всех остальных ствол он выхватил мгновенно, наверное, долго тренировался. Я поднялся и одним прыжком оказался рядом с монголом – прозвучал первый выстрел. В его восприятии я сидел на коне и представлял собой идеальную мишень.
– Не иначе, батыр спер пистолет у янкесов, нужно выяснить все о их судьбе. Пуля пролетела очень медленно, при желании я мог сбить ее саблей, да фиг с ней. Подпрыгнул и двумя ногами вышиб стрелка из седла – унесло его, сердешного, метров на пять, упал кульком и не шевелится. Подойдя к поверженному монголу, первым делом разоружил его. Перешел на обычный режим, пощупал у противника пульс – вроде жив. Похлопал по щекам, приводя в чувство. Из короткого допроса выяснил: да, оба янкеса умерли в конце зимы, причем своей смертью. Он входил в десятку охраны. У иноземцев, после их кончины, под шумок свистнул пистолет. Стрелять они его сами научили в свое время.
– Ладно, свободен, езжай к своим.
Но монгол запротестовал, для него, мол, позор на всю жизнь. Хозяинбарин, я вернул ему саблю. Он оценил мой жест – поклонился до земли. Рубакой монгол оказался отменным, но не моего уровня. Два, три финта, и его голова слетела с плеч, из основания шеи брызнула кровь, тело упало навзничь.
Что удивительно, на лице застыла вечная улыбка. В последний момент он был счастлив – ведь погиб в бою, с саблей в руке. По рации я вызвал шестерых гвардейцев с копьями, подъехав, они уложили на них погибшего воина и отвезли к передовой монголов. Те в благодарность застучали саблями о щиты – металлический лязг разнесся по всей равнине. Вернувшись на вышку, попытался определить марку трофейного пистолета – бесполезно, в моем времени такого оружия не производили, да и фиг с ним. Тесть вопросительно глянул на меня, я молча кивнул. Толгатхан шепнул пару фраз по рации – в небо полетела стрела, оставляя дымный след. Тяжелая конница монголов пришла в движение. Задрожала земля – двадцать тысяч всадников поперли на нас, стремительно сокращая расстояние. Вторая стрела пошла ввысь, и мгновенно гвардейцы, развернув лошадей, отошли назад метров на пятьдесят. Остались пулеметы, с минометными расчетами за спиной. До катящейся лавы осталось четыреста метров, триста, и я подал знак взмахом сабли – отдал приказ вести огонь на поражение. Заревели крупнокалиберные пулеметы – на время все на вышке оглохли. Слабонервным здесь делать нечего, первая линия конницы успела проскакать не более десяти метров после открытия огня. Пулеметные очереди разрезали всадников пополам или отрывали конечности, от болевого шока многие умирали в седле. После четырех залпов минометчики перенесли огонь в глубь вражеского войска. Несмотря на огромные потери, монголы вал за валом накатывались на наши позиции. Побоище продолжалось, вражеские нукеры на скаку пытались из луков расстрелять пулеметные расчеты. У нас появились первые раненые и убитые. Мне показалось, что сражение длится часа два, а на самом деле прошло всего минут сорок. Вал убитых всадников с лошадьми достиг трех метров в высоту, в тылу монголов зазвучали трубы. Остатки тяжелой конницы отхлынули назад.
– Теперь наш ход.
По рации я передал приказ половецким темникам – расчистить проходы. За полчаса сделали три широких прохода.
– Вперед, батыры, – и три половецких тумена, и один булгарский рванули на врага.
Пошла отчаянная рубка. Минут через двадцать мои гвардейцы сорвались с места, сделали несколько залпов из карабинов и взялись за сабли. Стальным катком наши тумены перемалывали войско монголов. Бинокли на вышке я раздал всем, страшная картина битвы разворачивалась перед нашими глазами.
На что Толгатхан, прошедший огонь и воду, и тот слегка побледнел. Над полем боя стоял неясный гул, треск карабинов и лязг железа. Один Карчи казался невозмутимым и только непроизвольное притопывание ногой выдавало его волнение. Я обратил внимание, что когда наши первые тумены пошли в атаку, ноги их лошадей по самые бабки оказались в крови. В крови врага. Почти вся тяжелая конница монголов легла перед пулеметами, но надо отдать им должное – никакой паники и никакого страха перед неизвестным и страшным оружием они не проявляли. Между тем застучали пулеметы с левого фланга, затрещала рация – темник Бахчи доложил об атаке неприятеля. Толгатхан приказал стоять до последнего. В следующий миг треск карабинов заглушили очереди в тылу – все, враг в кольце. Не к месту в голову лезут посторонние мысли: монголы, как и многие тюрки, во время атаки кричат «Урагх», а русичи – «Ура», кто у кого спер победный клич, неясно, но, может, я ошибаюсь. Признаться, я не ожидал от монголов такого сопротивления – они дрались с нами на равных, несмотря на наши пулеметы и прочее стрелковое оружие. Вот и верь теперь некоторым писакам. Аборигены должны на колени упасть от ружейного огня и почитать нас за богов. Хрен им по всей морде, писакам долбанным. Вот они, монголы в смысле, передо мной, рубятся с нашими воинами третий час подряд. И все же шум побоища постепенно стал стихать, дело шло к концу. Вверх ушла стрела, оставляя красный дымный след. Затрещали выстрелы, добивали раненых монголов, все знали приказ – в плен никого не брать. На вышку поднялся командир гвардии Савелий Хват.
– Светлый хан, полная победа, ни один не ушел, – и вытряхнул из мешка голову Шейбанихана.
– Карчи, сделай съемку трофея.
– Какие потери, Савелий?
– У нас небольшие – человек триста, позже подсчитаю точно.
Только теперь я обратил внимание на его вид: сапоги заляпаны красным, синий кафтан в разводах крови.
– Ты, никак, ранен?
– Нет, хан, не моя то кровь.
– Хорошо, Савелий, ступай, займись делами. Распорядись насчет наших раненых и трофеев.
– Прости, Светлый хан, чуть не забыл, – Савелий свистнул гвардейцам. Те притащили на вышку сундучок. – Нашли в шатре Шейбанихана, никак его казна.
– Ну, Савелий, молодец! Благодарю за службу, награжу всех непременно.