Капитан стоял около самой верхней ступеньки и молча глядел, как бакенщик поднимается на мостик.
— У вас какая осадка, капитан? — спросил он, еще взбираясь босыми ступнями по лестнице, нагретой солнцем.
— Метр девяносто пять, — ответил капитан, разжав толстые губы, чтобы только сказать это, и опять плотно сжал их.
Иван Никитич остановился около него. Трудно. Пароход может сесть на мель. Иван Никитич все-таки надеялся, что осадка будет меньше.
Военный моряк, прилетевший на самолете, стоял рядом с капитаном:
— Ведите пароход, — сердито сказал он.
— Я не лоцман, — разозлился Иван Никитич, — а бакенщик.
Моряк, будто не расслышав ответа, сказал:
— Учтите, что наш пароход сидит глубже всех. Если он пройдет — все пройдут.
— Ну ладно, — после долгого раздумья согласился Иван Никитич, — только тогда слушай мою команду.
Он стал рядом с рулевым.
— Поехали помаленьку, — сказал Иван Никитич.
Пароход начал медленно подходить к перекату, держась почти впритирку к бакенам левым бортом. Сзади выстроились в кильватер другие пароходы, и буксир с баржой, отстав ото всех на почтительное расстояние, победно прогудел.
— Смотреть на маневр главного! — крикнул военный моряк в рупор, повернувшись ко второму пароходу, и оттуда сейчас же передали его слова дальше.
Иван Никитич сказал капитану:
— Теперь стопорьте машину. Наплывом пойдем.
— Стоп. Малый назад! Стоп! — прозвенел телеграф.
Иван Никитич перегнулся через поручни, вглядываясь в воду. На палубах заметили, что он глядит вниз, все тоже перегнулись и стали глядеть туда, где, обгоняя пароход, бежала речная вода.
Пароход тихо тянуло течением на перекат. Вдруг его чем-то мягким толкнуло снизу, и он остановился. Это было самое страшное. Казалось, прошло много времени в тишине, и никто не заметил, как пароход снова поплыл, а только слышали, что под килем прошуршал песок.
— Хорошо, — сказал Иван Никитич. — Прошли.
— Малый вперед, — по-своему повторил капитан его слова в машину.
Остальные пароходы прошли легче, а буксир даже не стопорил машины и прошлепал своим ходом.
Старик сидел на берегу весь день. Когда на открытом им фарватере появился пароход, он кричал:
— Эй, на пароходе! Держись впритирку, к белым бакенам: осадка метр девяносто пять!
Вечером снизу шел буксир «Академик Павлов» с четырьмя наливными баржами. Иван Никитич сразу понял, что капитан буксира боится низкой осадки и жмется не к белым, а к красным бакенам. Он вскочил, закричал, замахал руками, но с буксира на него не обратили внимания, и тут около второй баржи взорвалась мина. Тяжелая волна захлестнула баржу. Иван Никитич зажмурился, но больше ничего не было слышно. А когда он вновь поглядел на реку, то караван, невредимый, уходил вверх, лишь дрова, доски и швабры, смытые взрывной волной с баржи, плыли назад да с мостика, видимо, ничего не поняв, выругались в рупор:
— Бакенщик!.. Душа из тебя вон… Ты что, караван идет, а ты фарватер расчищать вздумал!
— Ладно! — сказал Иван Никитич. — Дала бы она тебе фарватер, если бы ты поближе к ней был, упрямый черт…
Буксир с баржами ушел вверх, в вечерний сумрак, и растаял там. Его уже не стало видно, только глухой шум его машин долго доносился еще по воде очень отчетливо. И тогда сама собой взорвалась вторая мина. Она подняла столб воды, и гул взрыва, звук падения этого водяного столба заглушил шум далекого буксира.
— Все! — сказал Иван Никитич и поехал зажигать огни на главном фарватере. Когда на реке стало тихо, он опять услышал настойчивый шум парохода, теперь уже удалявшегося вверх по реке.
В. Коротеев
Фронтовые друзья
Минеры
Стемнело, и нетерпеливый Гирич сказал:
— Ну, саперики-лунатики, пора вам на задание!..
Щеглов и Малахов отставили опустевшие котелки и поднялись. Лишь один Мешков не торопился. Не спеша доел кашу, вытер ложку, поставил котелок в угол землянки, свернул цыгарку.
— Через полчаса скроется луна, — промолвил он, — в самый раз идти.
Наиболее опытными минерами в инженерном батальоне капитана Астафурова считались четверо: сержант Гирич, молодой ставропольский казак, потомственный хлебороб — человек веселый и горячий, что не мешало ему, однако, на минных полях действовать с осторожностью опытного сапера; молчаливый ефрейтор Шеньшаков, до войны работавший плотником на астраханской судоверфи, рядовой Малахов — двадцатилетний паренек из Владимировки, с еще не тронутым бритвой юношеским пушком на губах, и рядовой Николай Мешков из Сталинграда, где он до войны четырнадцать лет проработал сварщиком на металлургическом заводе. Шеньшакова на этот раз должен был заменить в разведке молодой ефрейтор Щеглов, которого товарищи за его хвастовство прозвали «Мы — орловские».