Собственно говоря, сообщаться было не с кем, соседей не было, одинокий блиндаж был почти отрезан от своих. Но сержант решил проложить ход сообщений к Волге, чтобы по ночам можно было брать воду. Ход сообщения должен был идти зигзагами, чтобы гитлеровцы не могли его простреливать сверху.
Вскоре план был готов. Яковенко решил послать на рытье хода сообщения пока только двух солдат: и шума меньше будет, и надо кого-нибудь оставить под рукой на случай, если гитлеровцы снова сунутся вниз.
— Петров! — позвал он.
Подошел солдат, лет тридцати, среднего роста. Вылинявшая гимнастерка обтягивала его широкую грудь. Серые глаза спокойно смотрели на командира, только желвачки на скулах говорили, что Петров волнуется.
Яковенко протянул ему план, сказал таким тоном, словно отдавал самое обычное приказание:
— Надо прорывать ход сообщения к реке. Вот план. Возьмите с собой Андрусевича и приступайте к работе.
Андрусевич, услыхав свою фамилию, быстро вскочил с нар, одернул гимнастерку. Это был молодой еще солдат, с очень светлыми ресницами и бровями, выделявшимися на загорелом, обветренном лице. Зеленые, с коричневыми крапинками, глаза выдавали волнение, хотя молодой солдат и пытался его скрыть. Он прибыл с пополнением всего недели две назад, когда дивизия вела тяжелые оборонительные бои. Вначале оборона батальона, в котором Андрусевичу довелось служить, проходила у заводского поселка. Но постепенно батальону приходилось отходить: силы его таяли, а гитлеровцы, не считаясь с потерями, подбрасывали все новые и новые силы. Теперь отходить было некуда: внизу была Волга, наверху, на круче волжского берега, гитлеровцы. Удержатся ли они вшестером в этом блиндаже, случайно попавшемся на пути? Пробьются ли к ним свои на помощь? Эти вопросы мучали молодого солдата. Но он молчал, потому что боялся прослыть трусом, только напряженно вглядывался в лица товарищей, стараясь прочитать в их глазах, что они думают.
Сейчас ему очень не хотелось выходить из блиндажа под немецкие пули, и в то же время спокойствие командира передавалось и ему. Раз сержант решил рыть ход сообщения к реке, значит, он уверен в том, что здесь удастся задержаться. А там, быть может, наши части перейдут в наступление, о котором солдаты постоянно беседовали в минуты коротких передышек между боями. Рассказывали, что северней Сталинграда сосредоточена большая группа наших войск. Воюя в городе, с трех сторон окруженном немцами, солдаты с уверенностью говорили, что там, северней Сталинграда, много танковых и артиллерийских частей, которые только и ждут приказа, чтобы ударить гитлеровцам во фланг и пробиться на помощь защитникам города.
Откуда они могли все это знать? Рассказывали об этом солдаты, прибывшие с пополнением. Одни видели эшелоны с танками, которые направлялись куда-то северней Сталинграда. Другие говорили о колоннах самоходных орудий. Третьи восхищались конниками, спешившими куда-то под Дубовку. Так рождалась у солдат уверенность, что скоро наступит час, когда войска, сосредоточенные на северном фланге, двинутся на помощь осажденному городу.
Андрусевич еще не стал тем бывалым солдатом, который по малейшим приметам может догадаться обо всем происходящем, вынести верное суждение. Эвакуировавшись из Белоруссии, он сначала работал в одном далеком сибирском колхозе, потом служил в запасном полку. Его боевой опыт был очень мал. Но спокойный тон командира подбодрил его.
— Пошли? — сказал Петров, проверяя ногтем большого пальца, хорошо ли отточена лопата.
— Пошли! — ответил Андрусевич, стараясь не выдать волнения.
Они приоткрыли дверь блиндажа, прислушались. Было тихо. Лишь где-то далеко позади рвались снаряды нашей артиллерии. Сверху, с кручи, струились разноцветные пунктиры трассирующих пуль. Они гасли в Волге, неторопливо катившей темные волны.
Петров стал спускаться вниз по тропинке, вившейся вдоль откоса, стараясь не шуршать мелкими комочками земли. Андрусевич следовал за ним, пригибаясь и боясь, как бы сзади не раздался треск автомата или пулемета. Но гитлеровцы, закрепившись на круче, видно, не отваживались показываться из окопов, за день наша артиллерия нанесла им немалые потери.
Добравшись вниз, оба легли на бок и стали намечать направление будущего хода сообщения, стараясь, чтобы под лопатой не шуршали мелкие камешки. Направление было легко определить: впереди чернела большая воронка от бомбы. Но земля, окаменевшая от летней жары, с трудом поддавалась, ее приходилось не столько копать, сколько ковырять, откалывая небольшие куски жесткой корки.
Несмотря на прохладу, которой веяло от реки, Андрусевич почувствовал, что спина его стала мокрой. Но он не позволял себе передохнуть, стараясь выкопать как можно больше земли, пока их не заметили гитлеровцы. Петров, покончив с верхней твердой коркой, с силой вонзал лопату в землю. Он решил, что надо пока сделать ход хотя бы в четверть метра глубиной, чтобы можно было по нему продвигаться ползком. А там уж потом можно и углубить.