Десятилетие спустя она опубликовала в Москве свой первый роман «Возвращение», в котором не всегда лицеприятно описывала жизнь русских эмигрантов в Китае. Из ее воспоминаний о своей жизни в Харбине и в Шанхае, а также из ее очерков о шанхайской жизни «Иными глазами», вышедших в 1946 году, читатель едва ли найдет что-либо особенно познавательное о жизни в Китае. Ибо сама китайская жизнь весьма мало интересовала острую на язык, но не вполне компетентную в вопросах китайской культуры мемуаристку, отмечают современные китайские исследователи ее творчества. Однако не только у Ильиной, случайно возникшей на небосклоне харбинской жизни, но и на страницах прозаических произведениях лучших русских писателей Харбина, внимательно изучавших китайскую жизнь, читатель редко встречается с образами китайцев, созданными на основе глубокого знания национальной жизни, быта, верований и обычаев. Даже у самого известного в Харбине русского поэта Арсения Несмелова и даровитого харбинского писателя Бориса Михайловича Юльского, в рассказах ярко описывающих жизнь русских эмигрантов в Северо-Восточном Китае, их эпизодически появляющиеся китайские персонажи по обыкновению представлены в качестве ленивых, ограниченных, но хитрых, диких или жестоких варваров. А в романах столпа маньчжурской этнографической прозы Н. А. Байкова китайцы, живущие в тайге, являют собой скорее олицетворение дикой природы, чем носителей ценностей древней цивилизации. Любопытно отметить, что проза русских писателей Харбина, иногда, для подчеркивания характерных особенностей национального китайского характера, содержит два-три китайских слова, чаще всего — «фанза» — дом и «чифан» — есть. Из этих двух слов одно было понято ошибочно: харбинские прозаики искренне полагали, что «чифан» — это имя существительное «еда», тогда как китайское слово «чифань» — это глагол. Пишущие китайцы, впрочем, также заимствовали для бытописательства немало русских слов. Среди наиболее употребляемых — «хлеб», «ведро» или «машина». Однако о большем взаимопроникновении двух языков и культур не могло быть и речи. Ведь совсем не секрет, что мало кто из русских, живших тогда в Харбине, хорошо знал китайский язык, да и сами китайцы говорили с русскими на очень примитивном наречии. А китайцев, которые имели возможность учиться в русских школах или институтах и хорошо знавших русский язык, было совсем немного, особенно до 1945 года.
Несмотря на многолетние лингвистические барьеры, у многих бывших русских харбинцев сохраняется теплая и добрая память не только о китайцах в Харбине, но и о китайской культуре в целом, а изучение ее стало делом всей жизни многих выдающихся представителей русской дальневосточной науки. Так, некоторые харбинские синологи занимались не только переводами китайских правовых и литературных источников, но и параллельно изучали этнографические особенности народов, населявших этот регион, принимали участие в различных экспедициях. Результаты их деятельности публиковались на страницах журналов «Вестник Маньчжурии» и «Вестник Азии» Общества русских ориенталистов, а также «Ученых записок Юридического факультета» знаменитого харбинского Политехнического института. Отдельными изданиями выходили монографии и научные труды по разнообразным разделам знаний. Так, известным специалистом в области международного права профессором Георгием Константиновичем Гинсом был опубликован ряд статей по этническим проблемам Китая и Дальнего Востока в целом.
