Хорошо представляя себе всю цепь возможных последующих событий и придав ей впоследствии литературную форму, Несмелов принял нелегкое, но единственно спасительное решение бежать за границу, в близлежащий Китай. Добравшись до Харбина не без приключений, он постепенно обосновался там и нашел в этом городе многолетнее пристанище, давшее ему возможность продолжать литературные занятия. Там он сблизился с рядом эмигрантов, убежденных монархистов, чьи взгляды на судьбу Отечества были близки ему, и с которыми он разделял бытовавшее среди части эмиграции убеждение в возможности возрождения национального самосознания, как решающего фактора в борьбе с большевиками-интернационалистами. Подлинный интерес поэт проявил и к идейному лидеру Всероссийской фашистской партии в Китае Константину Родзаевскому, у которого в журнале «Нация» поэт публиковал свои статьи. Для Несмелова, человека не искушенного во всех хитросплетениях дальневосточной политики, где русские партии самого разнообразного толка порой возглавляли люди, далекие от жертвенного служения идее, часто находившиеся под прямым влиянием иностранных манипуляторов, Родзаевский воплощал тип русской героической жертвенности. А Всероссийская фашистская партия с ее программой и декларируемой ненавистью к III Интернационалу казалась образцом действенной в условиях эмиграции политической программы, готовящей великие преобразования в будущей России, куда вернутся из эмиграции все некогда покинувшие страну люди. Одним общим местом в заблуждениях харбинских эмигрантов была уверенность в том, что с помощью Японии большевики будут раз и навсегда изгнаны из Сибири, а позже и из европейской части России, а власть будет передана лучшим представителям эмиграции, готовым повести страну к процветанию. Какими наивными кажутся сейчас подобные мысли, свойственные тогда в равной степени пылким умам харбинской молодежи и умудренным почтенным профессорам! Впрочем, ни Гражданская война, много еще кому в Харбине памятная, ни жизнь в оккупации, не научили почти никого из числа русских эмигрантов объективно воспринимать устремления японцев и понимать очевидное: сильная Россия, управляемая свободным и разумным правительством, никогда не была нужна японцам. Ни одна держава, если только она не преследует временные экономические интересы, не потратила бы ни цента на то, чтобы Россия восстановила былое могущество.
Всего менее к восприятию этой грустной правды был готов разум поэта. Вообще, надо отметить, что тоталитарные режимы в любой из стран в XX веке были крайне нетерпимы к обыденной в наши дни «разности мнений и взглядов», тем более высказываемых печатно или даже устно. Из истории отечественной литературы мы знаем, как на десятилетия отправляли в лагерь за услышанное крамольное стихотворение, расстреливали и казнили за сочинительство, и счастлив был тот пишущий, кто за эти свои «грехи» мог отделаться лишь долгим забвением.
Так было в СССР, но было так и вне его пределов. Постепенно, публикуясь, декларируя связи с харбинскими фашистами, для советской власти из обыкновенного эмигранта Несмелов постепенно превращался в «политического противника». Правда, противника своеобразного, чьи личные привязанности и «память сердца» все равно оставались там, на земле, захваченной большевистской властью. В стихах он вспоминал милые московские виды, ностальгически возникавшие в его творчестве в разные годы.
В наш «болтливый век», как охарактеризовал наше время в беседе с автором этих строк один из крупных деятелей современной культуры, благодаря опубликованным томам мемуаристики читателям стало известно, как работали тогда зарубежные «ликвидаторы» НКВД. В начале 1990-х среди читающей публики «прогремело» имя пресловутого Павла Анатольевича Судоплатова, успешно убиравшего по заданию с Лубянки политических противников СССР в Европе, да так ловко, что «случайная» смерть русского эмигранта на парижских, пражских и венских улицах многим казалась трагической нелепостью, случаем, который так часто управляет человеческой жизнью. Тень неминуемой расправы витала и над Несмеловым, ибо судьба его была раз и навсегда решена с того момента, когда из всего многообразия политиков он выбрал для себя общение с Родзаевским и декларировал это печатно. Вопрос расправы над ним становился лишь делом времени и благоприятных для будущих убийц сопутствующих обстоятельств. Его не похитили, как генералов Кутепова и Миллера, не сбили грузовиком, как генерала и литератора Н. В. Шинкаренко (Белогорского), не погубили при операции, «случайно» отключив жизненно важную аппаратуру, как в случае с капитаном 2-го ранга Потемкиным. Не застрелили в подстроенной перестрелке, как это получилось с генералом Покровским… Для большевистского правительства, один из десятков тысяч в эмиграции, офицер его уровня не представлял столь явной угрозы. И, быть может, потому Несмелову была уготована иная участь — исчезнуть в бесконечности лагерей.