– Выбирайте, на чем поедете?
Мы с мамой выбрали подводу.
Лариса, тетка разговорчивая и душевная, нахлестывала лошадь и покрикивала:
– Анютка, давай! Ты знаешь, кого ты везешь? Ты барских детей везешь!
Я решила, что она издевается. Мама всю жизнь стеснялась своего помещичьего происхождения (тем более оно приносило одни только неприятности) и нас приучила: барин, барыня, барские дети – это что-то зазорное. Но Лариса и не думала шутить.
Дальше – больше. Двоюродная сестра Гурия Ивановича, старушка в бязевом платочке, подошла к маме, обняла и в плечо поцеловала: считалось, что бар положено целовать именно в плечико. А в соседнем селе Чернавка к телеге засеменила другая старушка и припала к маминой ручке: до революции она была горничной у соседнего помещика. И когда нас по деревне водили, все тоже говорили: барышня приехала… Я внимательно смотрела по сторонам и все яснее понимала, почему они решили вдруг полюбить ушедшую, навсегда закончившуюся – и совершенно незнакомую им – жизнь. В глаза бросалось запустение, заброшенность, угасание. Мама вспоминала, что до революции в Студёнке было несколько сот крепких дворов, в пруду плавали утки и гуси, по вечерам молодежь водила хороводы. А спустя шесть десятилетий – полураспад. Когда мы в 2015-м с мужем и родственниками приехали снова, осталось и того меньше: четыре или пять домов. Все зарастало бурьяном…
Дети и внуки тех, кто жил здесь до 1917 года, цеплялись за семейные воспоминания и все время повторяли, какой хороший был барин Павел Семенович и как славно он к крестьянам относился. Это отношение, видимо, распространялось и на крестьянских дочерей и жен. Согласно семейному преданию, деду делали дома настойку на шпанских мушках, которая повышала потенцию. В тот приезд в Студёнку сельчане привели познакомиться с мамой курчавого большеносого старика, представили как сына кузнеца, который в детстве играл на барском дворе. А моим родственницам шепнули, что это сын Павла Семеновича и прозвище его Барчук.
Дом, в котором мама родилась, сгорел в 1920-е. Скорей всего, сожгли его крестьяне. Заодно сгубили созданное и отлаженное дедом отличное хозяйство. В Студёнке был огромный сад, который мамин отец умело взращивал, новые сорта завозил, холил и лелеял. Но сад стал колхозным и в конце концов тоже пришел в упадок.
На прощание жители предложили нам: “Возвращайтесь, берите всё в свои руки. А мы за вами пойдем”.
Тоска по барину, доброму помещику, звучала в этих словах.
Глава 1
Мама и папа
Жители Студёнки мечтали вернуться в дореволюционную идиллию. Но чтобы дворянка Кишкина и коммунистический вождь Ли Лисань могли встретиться и пожениться, как раз и нужен был XX век, который смёл (и заново установил) границы, перемешал народы, разрушил сословные перегородки.
Мама никогда не вздыхала по прошлому, не тосковала по “России, которую мы потеряли”. Она родилась в 1914 году, прежних порядков не помнила; дед покончил с собой в начале 1919 года, когда его повезли в ЧК в село Турки, а бабушке дворянское происхождение приносило только неприятности. Перебравшись в Москву, она с моей будущей мамой поселилась в 1-м Басманном переулке; там позже родилась и я. Бабушку как жену помещика уволили со швейной фабрики и никуда не хотели принимать на службу. Пришлось зарабатывать мытьем полов, поденной работой. Мама в четырнадцать лет пошла на биржу труда, потом окончила так называемое книжно-газетное ученичество и попросилась на Дальний Восток, в Хабаровское краевое издательство. Сначала работала в самом Хабаровске, а потом перевелась во владивостокское отделение, где работали китайцы – интеллигентные, очень деликатные, ей они понравились.
Что касается отца, то он из провинции Хунань, из обеспеченной семьи. Прадед считался местным банкиром (скорей всего, он был просто ростовщиком). Купил большой дом, окруженный рисовыми полями, так что отец писал в анкете: “Из семьи помещика”. Когда маму спустя годы посадят в китайскую тюрьму, ей скажут: “Вы одного поля ягоды: дочка помещика и сын помещика”. С малых лет папа конфликтовал со своим отцом, в том числе из-за Конфуция, которого мы чтим как мудреца, забывая, что в основе его идей – полное послушание. Моя китайская бабушка при дедушке даже улыбаться не смела, тем более на равных разговаривать. Мама однажды сказала: “Я не могу простить Конфуцию того, что он женщин не терпел, места им не давал нормального”.
После ряда приключений, бегства в армию, возвращения и ранней женитьбы, к которой его приневолили, отец, оставив нелюбимую жену, отправился во Францию подобно нескольким тысячам молодых интеллектуалов, которые спустя десятилетия сформируют великий Китай. Чжоу Эньлай был в их числе. Дэн Сяопин. Ученые, инженеры…