Крейсер «Генерал Корнилов» с Главнокомандующим на борту взял курс к Феодосийскому заливу и в 9 часов утра 16 ноября стал на якорь — с корабля едва виднелись очертания города. П. Н. Врангелем была получена радиотелеграмма от генерал-лейтенанта Ф. Ф. Абрамова: «Кубанцы и терцы прибыли въ Керчь, погрузка идетъ успешно». Чуть раньше, в 6 часов, французский крейсер «Вальдек-Руссо» прошёл у берегов Феодосии и направился ко входу в Керченский пролив.
В 10:30 на «Генерале Корнилове» была объявлена тревога и корабль приведён в боевую готовность: в бинокли были замечены группы вооружённых людей на берегу, возможно красных. Около 11 часов П. Н. Врангель о чём-то совещается с поднявшимся на борт командиром французской канонерки. Берег обстреливать не стали — корабль снялся с якоря, и Пётр Николаевич направил его к Керчи, желая лично проконтролировать ход эвакуации. В последнем пункте погрузки шла большая и сложная работа: в сжатые сроки было необходимо вывезти не только Донской корпус, но и оставленные в Феодосии части[87].
В случае крайней необходимости «Генерал Корнилов» мог принять на борт несколько десятков человек. Крейсер предназначался только для Главнокомандующего, его штаба, командующего флотом со штабом и некоторых лиц из центральных управлений, но во время эвакуации выяснилось, что мест на кораблях оказалось недостаточно, тогда на борт флагмана в виде исключения стали приниматься также семьи военных и морских офицеров. К. Тимофеевский свидетельствует, что в последние дни эвакуации (возможно, и у Керчи) люди принимались уже без разбора: «Вот палубы, трюмы, кубрики — всё было переполнено беженцами, вещами. Команда ютилась вперемешку съ частной публикой… Единственное место, не столь загруженное, — это адмиральское помещение на корме, отведённое для Главнокомандующаго»[88].
Крейсер «Генерал Корнилов» в Бизерте
У Кыз-Аульского маяка на юго-восточной оконечности Керченского полуострова группировались все плавучие средства, уходящие и буксируемые из Керчи, там же около пяти часов простоял «Вальдек-Руссо» в ожидании подхода крейсера «Генерал Корнилов». «После недавнихъ жестокихъ морозовъ, вновь наступило тепло, на солнце было жарко. Море, какъ зеркало, отражало прозрачное голубое небо. Стаи белоснежныхъ чаекъ кружились на воздухе. Розовой дымкой окутанъ былъ берегъ» — так П. Н. Врангель описывал погоду у берегов Керчи днём 16 ноября.
Перед уходом «Вальдек-Руссо» в Константинополь состоялось взаимное приветствие союзных крейсеров: французский корабль поднял флаг Главнокомандующего Русской армии и произвёл салют, «Генерал Корнилов» ответил тем же и поднял французский флаг. В последний раз на многие последующие десятилетия в русских водах была отдана честь русскому флагу[89]. Воспоминания об этом событии оставил Пётр Семёнович Бобровский, находившийся на «Вальдек-Руссо»:
«Тутъ мы пережили сильное волнение. Разнёсся слухъ, что французский миноносецъ, пришедший къ Керчи раньше насъ, былъ обстрелянъ съ берега большевиками и что теперь «Вальдекъ-Руссо» будетъ стрелять по городу. Действительно, съ орудий начали снимать чехлы, послышалась команда, боевые башни задвигались. Вся эта суматоха продолжалась довольно долго. А мы стояли и смотрели. Никогда я не чувствовалъ такъ своего безсилия, какъ въ этотъ моментъ. Пароходъ, на которомъ я еду, будетъ обстреливать русские берега! И я долженъ молчать! И я долженъ быть гостемъ техъ, кто обстреливаетъ!
Но судьба не дала намъ пережить такое страшное испытание. «Вальдекъ-Руссо», действительно, далъ 21 выстрелъ, но это были холостые выстрелы — прощальный сигналъ Врангелю на «Генерале Корнилове», который вследъ за нами пришёлъ подъ Керчь и стоялъ недалеко отъ насъ. «Генералъ Корниловъ» намъ отвечалъ. Очевидно, весь этотъ слухъ объ обстрелянной будто бы миноноске былъ кемъ-то пущенной уткой. Толка добиться мы не могли. Французские офицеры хранили молчание, а матросы и сами ничего не знали.
Принявъ несколько десятковъ пассажировъ, мы около 2 часовъ дня 3 (16) ноября снялись съ якоря и пошли снова вдоль крымскихъ береговъ вплоть до Севастополя. Но на этотъ разъ мы шли далеко отъ берега. И я уже не пережилъ чувства близости къ России. Въ Севастополь мы не зашли, а двинулись прямо въ Константинополь.
Я стоялъ на корме и прощался съ родными берегами. Берега подъ Севастополемъ низкие, и скрылись они изъ глазъ довольно скоро. Кругомъ было безбрежное море. Мы окончательно уехали изъ России…»
87