В 18 часов Пётр Николаевич дал представителям прессы подробное интервью о причинах и ходе эвакуации, в котором среди прочего сказал следующее (по записи публициста и издателя Владимира Львовича Бурцева): «После завершения эвакуации въ Севастополе я посетилъ Ялту, Феодоссию и Керчь, где наблюдалъ за погрузкой частей и населены, и уехалъ изъ Керчи только после того, когда убедился, что последний солдатъ былъ погруженъ… Могу сказать съ уверенностью, что, будь достаточное количество судовъ, — съ нами выехало бы всё население Крыма. Все раненые уже размещены въ госпиталяхъ въ Константинополе. Участь гражданскихъ беженцевъ продолжаетъ оставаться ещё нерешённой.»
Крейсер «Кагул», до 1907 года — «Очаков», с 1919 года — «Генерал Корнилов»
Вскоре тот же В. Л. Бурцев, находившийся до революции в крайней оппозиции к царскому правительству и участвовавший в революционном движении, напишет:
«Мы знаемъ, что оставили за собой въ Крыму. Мы знаемъ также, что съ собой принесутъ въ Крымъ большевики. Я пробылъ последние две недели въ Крыму и нашёлъ тамъ полный порядокъ и уверенность въ завтрашнемъ дне. Все знали, что тамъ нетъ чрезвычаекъ. Нетъ всего того кошмарнаго и ужаснаго, что приносятъ своимъ приходомъ большевики. Крымъ оставленъ нами. Въ настоящую минуту мы не получили ещё сведений о томъ, что тамъ делается, съ приходомъ большевиковъ. Но мы хорошо знаемъ, что они делали во всехъ городахъ, когда приходили, — и отсюда делаемъ верный выводъ, что въ данный моментъ во всёмъ Крыму льётся кровь. Везде — торжество негодяевъ, предателей, убийцъ, — всюду грабёжъ, пожарище, и Крымъ стонетъ, вероятно, такъ же, какъ и вся остальная Россия. Только этимъ можно объяснить это массовое бегство жителей изъ Крыма. Большевики повсюду составили о себе прочную славу, и двухъ мнений не существуетъ о нихъ. Мы заранее знаемъ, что они сделаютъ, начиная отъ Перекопа до Севастополя и Ялты: они зальютъ кровью весь Крымъ…»[99]
Морской переход Керченской флотилии
В то время как почти все корабли, вышедшие из других крымских портов, уже находились в Константинополе, а полуостров был занят красными войсками, керченская флотилия лишь готовилась к предстоящему переходу. На стоянке у Кыз-Аульского маяка старший морской начальник контр-адмирал Михаил Андреевич Беренс намеревался закончить перегрузку угля, равномерно распределить людей между кораблями и снять их с барж и мелких судов, перевозка на которых осенью через бурное Чёрное море была слишком опасной. Однако ночью на 17 ноября задул свежий норд-ост, поднявший сильную волну и помешавший осуществить запланированное. Поэтому в 8:35 утра начальник 2-го отряда М. А. Беренс приказал всем судам идти в Феодосийский залив, чтобы скрыться от ветра за мысом Чауда.
Казачьи части на борту эсминца «Гневный». Стрелецкая бухта Севастополя. 15 ноября 1920 года. Снимок сделан с борта посыльного судна «Китобой»
Перемещение флотилии окончилось вечером того же дня, и сразу приступили к перегрузке угля и людей. Ветер крепчал, температура воздуха сильно упала, начались густые испарения от воды, отягощавшие положение эвакуируемых. На запросы командующего флотом контр-адмирал доложил следующее: все корабли стоят на якоре у мыса Чауда, а «Ростислав» оставлен под Керчью и обезврежен; суда чрезвычайно перегружены, брать шхуны и баржи в море невозможно, а большинство судов несамостоятельны и требуют конвоирования, включая миноносцы с недостаточным для перехода запасом нефти, но из-за нехватки угля для стоянки и малых запасов пресной и котельной воды задерживаться на месте в ожидании дополнительных транспортов тоже нельзя. В этих тяжёлых условиях М. А. Беренс не мог поручиться за успех операции и выражал опасения за жизни вывезенных из Керчи людей, запрашивая помощи. Прежде всего, для конвоирования мелких шхун с ранеными он просил выслать «Гайдамак», но последний ушёл с крейсером «Генерал Корнилов» и был уже далеко от русских берегов[100].