— Въ Керчи.
— Какие здесь погружены части? Наши?
— Нашихъ мало, разве отсталые или отбившиеся. Главнымъ же образомъ — керченские учреждения: местное интендантство, пограничная стража, комендатура и всякий тыловой сбродъ.
— А куда везутъ? У васъ на пароходе есть радю. Нетъ ли известий? Мы сутки просидели въ барже, ничего не знаемъ.
— Пока никуда не везутъ. Вся армия погрузилась на суда, но стоитъ у береговъ Крыма. Наша «Мечта» подле Феодоссии. Врангель издалъ приказъ, въ которомъ сообщаетъ, что ни одна страна не соглашается принять насъ. Но онъ ведётъ переговоры.
Переполнение пароходовъ достигало высшей точки. На нашей «Мечте» насчитывалось до 6–7 тысячъ, на «Владимре», говорятъ, — до 12 тысячъ человекъ. Впоследствии, во время стоянки на цареградскомъ рейде, генералъ Абрамовъ, разсматривая съ миноносца, кажется «Жаркий», на которомъ онъ ехалъ, флотилию, определялъ степень нагрузки пароходовъ, судя по тому, заметно ли на палубе движете людей или незаметно. Если глазъ различалъ движущиеся группы, — значитъ, судно ещё не было нагружено до отказа.
Въ большинстве случаевъ ни о какомъ довольствии тысячъ людей на пароходахъ не могло быть и речи. Кто какой имелъ сухарь, тотъ его и грызъ. На «Мечте», на которой я пробылъ около двухъ недель, дело обстояло лучше. Здесь находились довольствующая учреждены вроде керченскаго интендантства, вывезшаго большие запасы продуктовъ. Хотя и съ трудомъ, но удалось организовать ежедневную выдачу небольшихъ порций консервовъ решительно всемъ пассажирамъ. Зато хлеба не хватало, хотя ехали на муке.
Более мучились отъ жажды. Въ воде ощущался страшный недостатокъ, невзирая на работу опреснителей. Въ день выдавали по небольшой кружке на человека… Какъ ни наводили порядокъ юнкера, единственная сколько-нибудь реальная сила въ рукахъ «начальника эшелона» генерала [Николая Алексеевича] Жигулина и его помощника генерала Гембичева, всё равно у крана съ пресной водой происходили бои.
Чтобы получить лишний глотокъ воды, пускались во все тяжкие. Старые полковники униженно упрашивали молокососовъ-юнкеровъ разрешить имъ присосаться хоть на мигъ къ ихъ флягамъ. Юнкера, все вооружённые, на пароходе занимали привилегированное положение, какъ административный персоналъ. Охрана крана возлагалась на нихъ, такъ что сами они набирали воды, сколько хотели. Судовая команда спекулировала водой вовсю. За бутылку этой ценной влаги иные давали матросамъ не только смены белья, но и штаны и френчи.
Неимущее отъ жажды галлюцинировали. Другие сходили съ ума. Особенно туго приходилось темъ, кто награбилъ въ Керчи корзины вина, первый день на пароходе пилъ мёртвую и теперь страдалъ отъ изжоги. 2-я Донская дивизия погрузила 6 бочекъ вина, заявивъ пароходной администрации, не допускавшей погрузки лишняго хламу, что это — запасы воды. Расплата за такое удовольствие была ужасна. На «Екатеринодаре» одинъ казакъ, мучимый изжогой, вдругъ вскочилъ на бортъ, перекрестился, крикнулъ: «братцы, простите меня грешнаго» — и бросился въ воду. Никому и въ голову не пришло спасать его.
— Мы едемъ на муке, — ещё умудрялись разглагольствовать окружавшие меня казаки, — но умираемъ отъ голода; едемъ по воде, но умираемъ отъ жажды.
На нашей «Мечте» были случаи родовъ, были случаи смертей. Мучился въ тифу, который потомъ свёлъ его въ могилу, бывший начальникъ штаба генерала Шкуро генералъ [Антонъ Мейнгардовичъ] Шифнеръ-Маркевичъ; скончалась древняя старушка, жена полковника, а подъ лестницей нашего трюма разрешилась отъ бремени какая-то дама.
…Одинаковыя бедственные условия нивелировали всехъ, показывая, сколь не высока цена внешней человеческой культуры. У всехъ лишь одна забота: какъ бы утолить властныя требования желудка и не позволить паразитамъ заживо съесть своё обросшее грязью тело. Днёмъ, когда черезъ верхний люкъ достигаетъ донизу светъ, сотни жёлтыхъ, измождённыхъ людей сбрасываютъ съ себя своё зловонное тряпьё и ведутъ борьбу съ «вошатвою».
Особенно мучительна и тягостна ночь. Спать по-настоящему почти не удаётся, такъ какъ нельзя ни вытянуть ногъ, ни облокотиться какъ следуетъ. Жмутъ отовсюду живые прессы. Часто въ лицо въезжаетъ чей-нибудь каблукъ. А мы ещё считались счастливцами, такъ какъ притаились въ стороне и имеемъ определённый пунктъ для жительства — мешки. Другие колыхались изъ стороны въ сторону по дну трюма, какъ морские волны. Но и забыться, застыть, онеметь съ поджатыми подъ себя ногами и съ навалившимися на бока соседями тоже не всегда приходилось изъ-за качки. Въ редкую ночь съ палубы не раздавалась команда: