Что мыслит душа, находясь в этом восхищении-соединении с Богом? Здесь Нил прибегает к помощи Симеона Нового Богослова, мастера мистических описаний. Процитируем классическое описание исихастской мистики:
Говорит Симеон Новый Богослов: «…Посреди келлии на ложе сидя, вижу свет, которого мир не имеет; внутрь себя вижу Творца мира, и беседую с Ним, и люблю Его, и вкушаю, питаясь сладко единым [бого]видением, и, соединившись с Ним, небеса превосхожу; и это знаю достоверно и истинно. Где же тогда тело, не знаю». И о Господе говоря, сказал: «Любит же меня Он, и в Себя Самого принимает меня, и в объятиях сокрывает, — на небесах будучи, Он и в сердце моем, здесь и там виден мне». И тотчас Господу, пред лицом Его, говорит: «Это, Владыка, показывает, что я равен ангелам, и делает меня лучшим их, ибо для них Ты по существу невидим, по природе же неприступен — мне же видим совершенно и с природой Твоей смешивается существо мое». Описывая это, [апостол] поведывает, что око не видело, и ухо не слышало, и на сердце плотское [это] не взошло[70]. И в том побывав, не только не хочет [человек] из келлии выйти, но и во рву, в земле выкопанном, хочет сокрыться, «чтобы там, — говорит [Симеон Новый Богослов], — наедине, вне всего мира, созерцать мне бессмертного Владыку моего и Создателя».[71]
Нил увещевает тех, кто не получил таких мистических даров, не падать духом, слыша о подобном возвышенном опыте великих мистиков. Тот факт, что мы их не получили, не должен нас заставлять падать духом, говорит Нил. Надо возложить все упования наши на Божию благодать и наполнить себя желанием большего единения с Богом, храня в разуме нашем словеса Священных Писаний и размышляя о них. Таким путем мы убедимся в нашем собственном падении, в нашем недостоинстве, в котором мы погрязли. Но он и предостерегает, что мы будем обречены, если забудем о высшем достоинстве наших душ и окажемся поглощены мирскими вещами. Многие думают, что этот путь созерцания ныне невозможен для душ, он впору был для святых древности, но сегодня его найти — невозможное дело.[72]
Нил очень настаивает, что монах должен соработничать с Божией благодатью, и благодать будет всегда присутствовать там, где есть послушная ей воля. Главным занятием монаха должно стать освобождение от сует мира сего, усилия к избавлению себя от страстей, неусыпное хранение сердца от дурных искушений и постоянное исполнение заповедей Божиих в той полноте, какую позволяет познание. Важнейшим средством для «стражи сердца» должна стать постоянная молитва. И когда Бог в Своих замыслах так решит, монаху, верному заповеди Божией постоянно молиться, будет по благодати дарован высший образ молитвы.
Но не так это, не так! Невозможно для тех, кто по собственной воле предается страстям, не хочет истинно покаяться и поревновать о деле Божием и любит этого мира неполезные попечения. А тех, кто горячо кается, — всех милует Господь, и благодетельствует, и прославляет — тех, кто с любовью многою и страхом ищет Господа, и на Того Единого взирает, и творит заповеди Его.[73]
ОЦЕНКА НИЛА КАК ИСИХАСТА
Как мы видели, цель Нила состоит в том, чтобы представить учение Отцов о «мысленном делании». Однако Нил крайне далек от того, чтобы быть простым составителем антологии, лишь собирающим сказанное на эту тему теми или другими учителями исихазма. Он обнаруживает подлинно синтезирующий ум, базирующийся на совершенном знании творений этих Отцов, и, что еще важней, питаемую из собственного внутреннего опыта личную убежденность в возможности и необходимости обрести все то, о чем он пишет. Итак, будучи убежден, что эти Отцы писали под особым водительством Святого Духа и что святые их жития суть лучшее удостоверение ценности их творений,[74] Нил ощущал ненужность выдвигать какую-то новую теорию помимо традиционного учения, дошедшего от Отцов. Смирение его также противилось любым подобным амбициям с его стороны. Следовательно, мы должны считать Нила исихастом, верным лучшей традиции данного типа духовности.
Необходимо отметить, что Нил был первым крупным автором-исихастом в России. Другие, как например, Досифей, архимандрит Киевский, и Афанасий Русин, задолго до Нила познали исихастскую аскезу и Иисусову молитву из своего пребывания на Афоне,[75] однако, как утверждает А. Орлов, «хорошо известно, что Нил более точно следует в своем Уставе традиции Византийских исихастов, что проявляется даже в деталях выражений».[76] Именно Нил переработал в форму систематического и синтезирующего трактата то, что в противном случае осталось бы разбросанным по всевозможным флорилегиям Отцов. За счет этого, он не только оставил в наследие русской духовности и монашеству основательный опыт аскетики, но с редкостной взвешенностью и проницательностью сумел объединить две ведущие линии духовности, влияние которых в его эпоху охватывало весь Византийский мир: духовность Евагрия и духовность Макария, Диадоха и Симеона Нового Богослова. Евагрий и его верные последователи, Исаак Сирин и Лествичник, выдвигали на первый план чистое интеллектуальное созерцание. Подвиг целиком направлялся на освобождение монаха от пут страстей, для достижения апатии, в которой душа могла бы вернуться к «изначальному состоянию» Адама прежде падения, а подвижник мог обрести и созерцать в душе своей Бога в чистоте, без каких бы то ни было образов и помыслов. Позиция последователей Макария сохраняла строгий аскетизм Евагрия с его сосредоточением на одиночестве и безмолвии, на изгнании из ума любых помыслов и стремлении к исихии, однако добавляла при этом элемент «сердечного ощущения». Тем местом, где разум созерцал Бога, делалось сердце. К внешней аскезе добавлялась внутренняя, состоящая в «плаче» при мыслях о смерти, Страшном Суде и содеянных грехах, и этот внутренний настрой сокрушения (пентос) надлежало сохранять, как средство очищения сердца от влияния страстей. Когда ум низводится во внутренние покои сердца, зрелый плод аскезы, или же практики, как называет ее Евагрий, обретается в непрестанном созерцании Бога в сердце. Это достигается посредством Иисусовой молитвы, которая здесь выступает и как средство для возращивания чистоты сердца, и как приуготовление к высшим ступеням созерцания.
71
72
74
Ср. указывавшиеся нами выше тексты об авторитетности Святых Отцов и важности их творений.