Весь свой арсенал я также отправил в Бордо. Тащить с собой в Россию такое количество железа было невозможно, опасно и абсолютно бессмысленно. Уж чем-чем, а нехваткой стволов на душу населения моя историческая родина не страдала. Закончив с организационными мероприятиями, я нашел в себе силы слегка перекусить в ресторане отеля и на любезно предоставленной господином комиссаром машине с затенёнными стёклами отправился в аэропорт. Излишне говорить, что в течение всего дня, с момента утреннего разговора в баре и до прощальной улыбки полицейского на паспортном контроле, за мной раздвоившейся тенью всюду следовала парочка огроменных наблюдателей, настороженно следящих за каждым моим вздохом. Моя любовь к Амстердаму явно осталась безответной и непонятой.
Воспоминания – штука на редкость нестабильная, их воспроизведение, течение и растекание происходит независимо от моего желания или нежелания. Так было всегда, так получилось и на этот раз. Последние часы пребывания на земле Голландии, более или менее забавные и не лишённые пикантности, потеряли свою яркость и растворились в часах предпоследних. Напрочь лишённых и приятности, и забавности. «Невинно убиенный» Роже Анье, застреленный мною Луи, сумбурная ночь с Таней. Мой добрый папа, наконец. События, достойные описания, но совершенно непригодные для жизни. Возникшее во мне чувство походило на умственную оскомину, и вызванная им реакция была вполне адекватна – хотелось запить. Или выпить. Или дать кому-нибудь в морду. Раз пятнадцать. Кастетом.– Да чтоб они имели мамин тапочек! Не хочу я целые сутки сидеть в этой сраной Финке!
Сказано было хорошо. Громко. Девушка, выразившая своё, наболевшее, таким вот образом, явно была не только вовремя воспитана, но и от природы настойчива и целеустремлённа. Простой констатации факта ей было недостаточно.
– Что ты молчишь? Делай что-нибудь! Звони в Хельсинки, закажи билеты на другой флайт! Я хочу ночевать сегодня у Нёмы, а не в какой-то траханой чухонской гостинице!
И так далее. Весь этот текст выдавался на странно-русском языке, с акцентом, приобретаемым обычно советскими эмигрантами после десятка-другого лет, проведённых в Брайтон-Бич. А говорливой особе, судя по всему, и было-то лет двадцать с маленьким хвостиком. Чтобы убедиться в этом, мне хватило одного взгляда. Чернокудрая и пухлощёкая дочь Сиона и её молчаливый спутник сидели на соседнем ряду и являли собой пару сколь примечательную, столь и типичную. Она была хороша той особой красотой, которой славятся юные еврейские девушки. Если вы понимаете, о чём я. Мужчина тоже не выпадал за рамки стереотипа: орлиный профиль, очень коротко остриженные волосы, глубокие залысины, смуглая от природы кожа и национально грустные глаза. Всё это время он молчал, покачиванием головы соглашаясь с мнением своей подруги по всем упомянутым ею пунктам, но при этом явно не собирался ничего предпринимать. Зачем? Гораздо проще выслушать и сделать по-своему, чем пытаться переспорить женщину. Поймав мой взгляд, он чуть улыбнулся и пожал плечами, словно извиняясь за свою девушку. Я улыбнулся в ответ. Вот и поговорили.
Самолёт летел и летел, будто издеваясь над естественным желанием пассажиров поскорей оказаться на более твердой, чем воздух, поверхности. Когда, наконец, загорелись надписи, рекомендующие пристегнуть ремни и забыть о курении, я уже ощутил свой многострадальный зад как плоскость, а в голосе соседской девушки стали проскальзывать истерические нотки. Толчок, возвестивший о прибытии на родину Санта-Клауса, был как нельзя кстати.
Дальше всё пошло так, как и было обещано. «Боинг» казался заполненным менее чем наполовину, но вереница бредущих по аэропорту пассажиров все равно выглядела внушительно. Эконом-классом летело множество российских туристов, из которых ровно половина уже успела конкретно отпраздновать предполагаемый приезд домой, а вторая половина, представленная «новыми русскими», смотрелась ещё круче первой. Меня потряс один экземпляр, по габаритам очень напоминающий борца сумо, килограммов на двести весом, с шеезатылком, равным талии кабана. Его сопровождала хрупкая молоденькая девушка, которая тащила его портплед и отвечала за него на все вопросы, задаваемые местными чиновниками. На лице у этого господина, если можно такое называть лицом, были написаны сразу обе из двух имеющихся у него мыслей: «Бить?» и «Не бить?» А курило это чудо российской генетики длинные и изящные сигареты «More». Полный абзац. Без комментариев.