Сквозь нервную дрожь, не унимавшуюся от самого прихода опера, он постепенно дозрел и осмыслил причину обеспокоенности, терзавшей с той самой минуты, как ступил утром на горбатовскую землю: этот город, бывший всегда родным, вдруг в одночасье оказался чужим, чудовищным, агрессивным. Словно висела над ним, раскидав широченные крылья чья-то черная зловещая тень…
— Здравствуйте. Я заранее извиняюсь — данные у нас старые, давненько не обновлялись… — показав удостоверение, негромко оправдывался стоявший в дверях человек в штатском. — Белозеров Павел Аркадьевич здесь еще проживает?
— Иногда проживает. Это я. Слушаю вас, — отвечал майор, удивляясь совпадению своего приезда, и визиту опера.
— Очень хорошо!.. Простите, что отрываю, — приметив накрытый стол за спиной рослого и широкоплечего мужчины, проговорил тот. — Нам нужна ваша помощь. Вы не могли бы проехать со мной? Дело не займет и часа…
Еще в прихожей, пока он шнуровал ботинки, незваный гость коротко обрисовали суть, от которой все внутри похолодело. «Сон! — тут же вспомнил он страшное видение прошлой ночи, — неужели, это происходило на самом деле? Неужели, это правда?! Не может быть!..»
Часом дело не обошлось — дорога только в один конец заняла пятьдесят минут. Вдоволь намучившись на узкой деревянной лавке, Палермо спрыгнул на землю, когда УАЗ остановился, и водила — пожилой сержант милиции, отпер снаружи дверцу.
— Нам сюда, — пригласил опер, указав на металлическую дверь, ведущую в подвал.
Белозеров покосился на табличку со зловещей надписью «Морг» и стал спускаться следом по щербатым каменным ступеням.
— Труп был найден трое суток назад, — нехотя информировало «официальное лицо». — Нам частично удалось установить личность погибшей…
— Как это «частично»? — спросил спецназовец, морщась от неприятного сладковатого запаха.
— Один человек вроде признал эту женщину, но он не уверен. Мы взяли за основу его версию и стали разыскивать тех, кто когда-либо мог общаться с предполагаемой личностью. Вы, насколько нам стало известно, учились с погибшей в одном классе…
Они вошли в помещение морга с позеленевшими от плесени высокими потолками; опер кого-то окликнул, но на зов никто не явился; только эхо дважды повторило звук. Палермо на секунду почувствовал облегчение: возможно, не придется идти дальше, смотреть на труп, с болью в сердце узнавать знакомые, любимые черты…
Опер крикнул вторично, и через секунду послышались шаги — из-за центральной колонны вынырнул работник мрачного подземелья в бесцветном клеенчатом халате и повел их куда-то запутанными темным лабиринтами. Скоро они оказались в холодном помещении с одиноко горевшей пыльной лампочкой над входом. Провожатый щелкнул выключателем, и у дальней стены вспыхнули два дополнительных огонька, вырвав из темноты тесный ряд обнаженных тел, лежавших на оббитом алюминиевым листом бесконечном столе.
Мысли в голове Павла хаотично метались. Сколько он повидал боли, жестокости, смерти, а здесь вдруг занервничал, заволновался… «А где же белые простыни?! Почему они лежат вповалку, едва не обнявшись друг с другом?! Неужели нельзя как-то бороться с отвратительным едким запахом, обитающим здесь?! — резко вопрошал он не известно у кого. А потом, опомнившись, с леденящим душу спокойствием задал мучительный и самый главный вопрос: — Господи, неужели мне никогда больше не увидеть Ирину живой?!»
По просьбе опера он подошел к столу.
— Взгляните внимательно на этот труп, — показал тот шариковой ручкой, чуть не ткнув колпачком в живот белевшего тела. — Не узнаете ли вы эту женщину?
Белозеров посмотрел на указанного покойника, медленно прошелся взглядом от ног до головы; немного задержался на лице… Сглотнув мешавший в горле ком, повернулся к офицеру милиции, кусавшему в ожидании ответа колпачок ручки.
— Записывайте, — негромко сказал он, одновременно ощущая и облегченье, и горечь: — Майская Юлия Владимировна. Тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения. Проживала по адресу…
Глава 2
/15 июля/
— Маньяк вытворяет бесчинства, — уверенно проинформировал водитель «уазика». — Шестой труп за семь месяцев этого года. И в прошлом — три или четыре женщины тем же методом жизни лишил. Поймать бы паскуду!..
Возрадовавшись обретению трупом имени, опер повелел сержанту отвезти Белозерова домой, сам же куда-то позвонил и остался у морга дожидаться приезда другой машины. Теперь майор спецназа сидел на мягком кресле справа от водителя и вспоминал последнюю встречу с Юлькой, состоявшуюся в далеком девяносто седьмом году — сразу после окончания им Рязанского десантного училища. Изредка бубнивший под нос сержант не сбивал и не тревожил ровного течения мыслей; бормотание ложилось вполне уместным фоном под сумрачные краски, рисовавшие в воображении Павла современный Горбатов.
— Бабы пропадают исключительно по ночам, в центральных районах города,
— беспрестанно ворочал руль служивый, старательно объезжая выбоины в асфальте. — Родня, значит, хватится, затеет вроде поиски: по больницам, по моргам… Опять же нам сообщат. А он, гаденыш хитрый — прячет и пользует ее до поры, — милицейский сокрушенно покачал головой, цокнул языком и обронил певуче: — Ну, на-а-адо ж такой падалью уродиться!..
В девяносто седьмом, Белозеров знал определенно: за массовую драку у села Атамановка Бритому с Клавой влупили по три года, и они уже вышли на свободу; Ганджубасу с Валероном дали по году условно и отпустили из зала суда. Юлька в ходе следствия побывала в числе обвиняемых, потом стала свидетелем, но в потерпевшую так и не превратилась, и два особо жестоких гоблина Хлебопёка, избивавших и насиловавших ее, заслуженных сроков не получили. Как бы там ни было, а причастность кого-то из команды Зубко к убийству, обвинению доказать так и не удалось…
Приехав в своем первом офицерском отпуске в Горбатов, он прошелся взад-вперед по Солнечному в новенькой лейтенантской форме с надеждой повстречать кого-то из друзей или знакомых. Но тщетно — навстречу попадались сплошь чужие люди. В микрорайоне высились новые дома, подросло целое поколение молодых пацанов, симпатичных девчонок.
Пашка хотел наведаться к Филатовой и дошел до ее подъезда, но… Внезапно вспомнив о чрезмерно строгом отце, должно быть и в семье диктовавшем условия прокурорским тоном и предъявлявшем дочери грозные ультиматумы, передумал.
Выкурив в раздумье сигарету, направился в подвал…
Дверь на входе в их заветный тупичок стояла другая — массивная, отделанная кожзаменителем, с каким-то фирменным замком. Однако ключ отыскался в той же щели наверху, где обычно его и прятали. Затаив дыхание, Палермо вошел внутрь, включил свет и замер в немом изумлении…
С минуту молодой лейтенант с открытым ртом рассматривал их бывшее пристанище. Грязный, пропахший цементом подвальчик превратился не то в гостиничный номер-люкс, не то в настоящую штаб-квартиру крутой бандитской группировки. Потолок и стены, ранее раздражавшие сыростью бетона, теперь сверкали глянцем пластика, а пол блестел выложенной узорчатой плиткой. В углу за шелковой ширмой обитал новый удобный диван, а центр комнаты украшал темной полировки стол, вокруг которого ровно стояли стулья с резными ножками и высоким спинками. У дальней стены мерно урчал крутой холодильник, на нем возвышалась микроволновая печь. Под потолком висел большой телевизор, а на полу у дивана змейкой извивался провод к телефонному аппарату.