— Извини, свежачка не было. — Пожал я плечами. — Засолишь, подсушишь, и всё будет тип-топ!
— Значит, нашёлся твой дружок? — Лазаренко оторвался взглядом от трофея, и посмотрел на меня.
— Нашёлся…
— И как он?
— Никак! Сгорел он на Первомайской. Со всем экипажем. Только сегодня нашли и вывезли.
— А ухо тогда откуда?
— От него. Последним снарядом он боевика в доме завалил. Я сам там был, и сам его срезал. Так, что теперь вы с «Эльфом» в расчёте.
Начклуба задумчиво посмотрел на, лежавшее в его ладони ухо. Потом вдруг смял платок в комок и зашвырнул его в залитую водой квадратную яму — полузаплывший старый окоп.
— Да пошло оно всё! — Ощерился он. — Сколько мы тут мужиков своих положили. И всё зря! Уши, лапы, хвосты… Да атомную бомбу сюда надо скинуть, что бы выжечь здесь всё на три метра в глубь!
— Думаешь, поможет?
На мгновение начклуба задумался, потом тряхнул головой:
— Ты прав! Не поможет. Бомбу нужно на Кремль кинуть, когда там вся московская мразь соберётся…
— Правильным курсом идёте, товарищ! Только где бомбу взять?…
Лазаренко почесал пробившуюся на щеках щетину.
— Где бомбу взять пока не знаю, но вот полфляги у меня в тумбочке ещё осталось. Пошли, помянем твоего друга. Заодно и отходную выпьем. В какой жопе мы теперь с тобой увидимся и когда — одному богу известно.
— Когда увидимся — не знаю, но вот название этой жопы, кажется, угадать могу. — Хмыкнул я, убирая «эргэдэшку» в карман «разгрузника».
— Я его то же знаю. — Буркнул начклуба.
— Вот и славно! Значит, там мимо друг друга точно не пройдём. Так, говоришь, полфляги ещё осталось?
— Даже больше.
— Кстати, всё хотел спросить тебя, как там Света? — Набрался я, наконец, смелости задать давно мучавший меня вопрос. — По— скотски всё тогда получилось…
— Не бери в голову. — Лазаренко выбрался на асфальт и начал сосредоточенно оббивать от грязи «берцы» — Всё у неё устроилось. Как раз перед нападением чечей она улетела домой. Здесь к ней просто банным листом прилип один дирижёр не то из александровского ансамбля не то из Большого театра. Он с ней, оказывает, учился в одном училище.
В общем, хочет её забрать к себе в труппу. Говорит, голос у неё просто уникальный. Так, что, глядишь, ещё и по телевизору её увидишь и гордиться будешь, что когда-то знаком с ней был.
…А всё же зря я ухо выкинул. — Вдруг остановился Лазаренко — Хоть какая-то память осталась бы, кроме этой. — И начклуба приподнял перебинтованную руку.
— Так, может, вернёмся? — Предложил я — Выловим?
Лазаренко на мгновение задумался, а потом махнул рукой.
— А-а-а… ладно! Возвращаться плохая примета. Хрен с ним! Ещё много нарежем. Пошли водку пить. Вертушка скоро…
Великий Мганга
Светлой памяти Миши Лукинова.
— Мганга, расскажи, что-нибудь про шаманов?
…Чахлый костерок, из собранных по руинам обломков чьих-то кроватей, стульев, шкафов и столов, едва освещает наши лица во тьме подвала. Дров мало. Небольшая куча разнокалиберных щепок на всю ночь. Местные давно всё дерево растащили. Они из этих руин уже вторую неделю не выбираются. Наверное, в Сталинграде так люди жили во время его осады. Норы, подвалы, переползания, перебежки.
Плохо так говорить, но местные мне сейчас очень напоминают крыс. Помню, в школе изучали. «Кормовая камера, спальная камера, место для естественных отходов…» Так и тут. В ближнем подвале они спят, в дальнем гадят. Есть и своя «кормовая камера». Они смогли разобрать стенку в подвал разбитого магазина. Он конечно пустой. Чечен хозяин ещё перед началом боёв всё вывез. Но осталось несколько коробок макарон, коробка старого прогорклого маргарина и пару упаковок сухого напитка «инвайт». Если им развести гнилую воду из бочки, выставленной под водосточную трубу — главный здешний источник воды, то эта грязь приобретает более-менее нормальный вкус и её уже можно пить не кипятя, а это экономия дров.
— Мганга, ну расскажи!
…Мганга — сахаляр. Никогда до этого не знал, что есть такое слово. Оказалось, так зовут тех, у кого кто-то из родителей якут. У Мганги якут отец. Вообще-то зовут его Миша, Михаил Лукинов. А «Мганга» его прозвище. Точнее — «Великий Мганга». В каком-то старом фильме был такой африканский колдун. Прозвали Мишку так потому, что он, по его словам, сын шамана и ученик шамана. Может быть, он и врёт. Но слушать его интересно.
— …Ну, чего ты, ломаешься, расскажи!
Его лицо, в дрожащем пламени, похоже сейчас на какую-то восточную маску. Хотя днём, на свету Мишка не очень похож на якута. Кожа у него белая, глаза европейские. И только разрез глаз якутский — узкий, поднимающийся к вискам. Да ещё лицо широкое. Мы даже поначалу не поверили в его рассказы об отце якуте. Думали — врёт. Но в военном билете в графе «место призыва» было написано «гор. Тикси». Пришлось поверить.