После преждевременного роспуска как I Думы, так и II правительство в одностороннем порядке изменило избирательный закон, чтобы обеспечить более консервативный и расположенный к сотрудничеству состав парламента. Безусловно, это действие было незаконным, поскольку, согласно Основным законам, любые изменения в избирательном праве требовали одобрения Думы, но этот шаг был оправдан на том сомнительном основании, что царь, даровавший Основные законы, имеет право их изменять[*]. Правительство достигло своей цели: в III Думе, единственной, проработавшей полный срок в пять лет, преобладали умеренные партии во главе с октябристами, которые хотели сотрудничать с властями. Столыпин дорожил хорошими рабочими отношениями с думским большинством. Однако этот успех не улучшил его отношений с императорским двором, который возмущался формированием независимой политической базы и рассматривал сотрудничество с большинством как покушение на прерогативы царя[76]. Ко времени смерти Столыпина от пули убийцы его дни в качестве министра были сочтены.
Столыпин был искушенным либеральным консерватором, последним из этой породы. Провал его программы, за исключением аграрной реформы, которую ему удалось провести с помощью чрезвычайных законов, враждебность к нему со всех сторон, включая императорское окружение, подтверждают, что Россия не могла выбрать золотую середину: ее выбор лежал между крайностями черного и красного.
Заключение
Автократическая традиция господствовала в России в течение пяти веков как в действительности, так и в теории: теория приспосабливалась к действительности и обслуживала ее.
Действительностью был патримониальный режим, возникший в Средние века. Русское государство появилось в конце XV века непосредственно из княжеского владения, чей собственник-правитель не имел никакого представления о том, что у его подданных есть самостоятельные законные интересы: единственным назначением подданных, как он считал, было служить ему. Есть лингвистическое подтверждение этому факту: обычное русское название суверена — «государь» — происходит из частного права и первоначально означало хозяина рабов. Это представление о государственности и государственной власти как частном владении обязано русским княжествам, которые объединились в Московию, просуществовав более двух веков под властью монголов, отрицавших за ними какие-либо суверенные права, но в то же время признававших их права собственников. Как только монгольское владычество пало, сеньоры стали суверенами, непроизвольно перенеся старую собственническую ментальность на свою новую роль: в их представлениях суверенитет и собственность слились в одно.
Таким образом, совсем неудивительно, что Павел I, правивший Россией во времена Французской революции, запретил использование слов «отечество» и «свобода», приказав заменить первое «государством», второе — «дозволением»; слово «общество» вообще было выведено из оборота[1].
Идея государства как института, отделенного от личности правителя, была сама собой разумеющейся на Западе со времен Римской империи, но здесь закрепиться оказалась не в состоянии:
*
Правительство оправдывало сделанное в июне 1907 года изменение в избирательном законодательстве тем, что «только та власть, которая выпустила первый избирательный закон, историческая власть русского царя, способна аннулировать или изменить его» ( Waldron P. Between Two Revolutions: Stolypin and the Politics of Renewal in Russia. London, 1998. P. 68).