Почти то же самое относится и к «Русским мыслителям» Исайи Берлина. При всем ее блеске, книга также рассматривает почти исключительно радикалов: она фокусируется на Бакунине, Белинском, Чернышевском, Герцене, Ленине, Марксе, Прудоне и Руссо. Достоевский и Тургенев составляют исключение, один — консерватор, другой — либерал, но оба больше известны как писатели-романисты, чем как политические мыслители.
И, наконец, недавняя «История русской мысли» Анджея Балицкого тоже концентрируется на радикалах Бакунине, Белинском, Чернышевском, Герцене, Лаврове, Ленине, Марксе, Михайловском и Плеханове. Однако она уделяет внимание и славянофилам Алексею Хомякову и Ивану Киреевскому, а также Достоевскому и Тургеневу.
Мне кажется совершенно неверным сводить интеллектуальную историю к идеям противников существующего порядка и игнорировать мнения его сторонников. Такой подход отражает точку зрения, преобладавшую в царской России, когда общество было резко разделено на тех, кто находился у власти, и тех, кто стремился к ней, и во внимание принималось только мнение противников режима. Однако историк не может позволить себе руководствоваться страстями прошлого. Он должен подняться над ними и рассмотреть весь спектр идей, имеющих отношение к политическим и социальным проблемам эпохи.
Мне не кажется правильным сводить изучение политической теории и к лицам, не связанным с правительством. Имеет ли смысл уделять повышенное внимание Дмитрию Писареву, незрелому молодому человеку, чьи нигилистические теории, даже при том, что в течение нескольких лет они кружили головы студентам, имели мало отношения к реальности, но игнорировать Никиту Панина, Михаила Сперанского или Петра Столыпина, государственных деятелей, которые глубоко задумывались над проблемами России и старались как-то решить их? Столыпин был вне себя, когда журналист спросил его, почему в возглавляемом им правительстве нет «общественных деятелей»:
Как в кабинете нет общественных деятелей? Да сам-то я кто же такой? Тот факт, что я губернаторствовал короткое время, еще не делает из меня бюрократа… Я считаю себя общественным деятелем: проживал больше в имении и был рядовым предводителем дворянства. Это просто недоразумение![6]
Он был прав. И по этой причине я расширяю понятие интеллектуальной истории, чтобы включить в нее тех руководителей российского государства и политиков, которые, помимо своих каждодневных обязанностей в правительстве, задавались вопросом, чтб не так с их страной и как это исправить.
Имеют ли идеи самостоятельное значение? Как хорошо известно, Маркс и его последователи рассматривали их как не более чем надстройку над экономической реальностью, а социальные отношения — как ее следствие. Говорилось, что идеи как таковые должны отражать социально-экономические условия, но не влиять на них. В этой интерпретации мало что заслуживает внимания. Сам социализм вырос не из социально-экономических условий эпохи развитого капитализма, а, возникнув в качестве идеи в головах нескольких человек, повлиял на эти условия. Представление, что идеи всегда выражают интересы, несостоятельно только потому, что «интерес» — понятие подвижное, определяющееся ценностями, т. е. идеями. Достаточно одного примера: современные опросы показывают, что в Соединенных Штатах 2/3 населения готово к риску, сопутствующему частному предпринимательству, тогда как в Европе это только 1/2. В современной же России менее 6 % населения готовы принять на себя такой риск: подавляющее большинство предпочитает работать на других[7]. Из этого примера, как и из многих других, видно, что интересы определяются ценностями, а не наоборот. Вот несколько мнений, которые подтверждают независимость идей и ценность интеллектуальной истории. Шотландский философ и историк Дэвид Юм: «Хотя люди во многом руководствуются интересом; но и сам интерес, и все человеческие поступки всецело определяются убежден шши»[8]. Огюст Конт, основоположник социологии XIX века: «Надеюсь, я не должен доказывать читателям этой работы, что идеи влияют на порядок в мире и нарушают его, или, иными словами, в конечном счете, весь социальный механизм покоится на убеждениях»[9]. И лорд Кейнс, влиятельный экономист XX века:
Идеи экономистов и политических философов, и когда они правы и когда ошибаются, имеют гораздо большее значение, чем принято думать. На самом деле именно они и правят миром. Я уверен, что значение власти истеблишмента сильно преувеличено в сравнении с постоянным воздействием идей[10].