Приняв такое решение, Петр поручил обосновать его Феофану Прокоповичу (1681–1736). Выходец из киевской купеческой семьи, Феофан получил первоначальное образование в Киево- Могилянской академии, после которой он учился у униатов в Польше[*] и у иезуитов в Риме, где перешел в католицизм. По возвращении в Киев в 1704 году он вновь принял православие и занял пост в академии. Твердый сторонник западных идей, он отверг и старые обычаи, и идею превосходства духовенства: церковь, на его взгляд, должна была подчиняться государству. В 1716 году Петр вызвал Феофана в Санкт-Петербург для помощи в подготовке законов, особенно тех, что касались духовных дел. Там он читал проповеди, защищая царский абсолютизм и ссылаясь на естественное право, взятое из работ западных авторитетов, прежде всего Гоббса, Гроция, Вольфа и Пуфендорфа. Он был одним из самых высокообразованных людей своего времени в России, знал иностранные языки и владел, возможно, самой большой библиотекой в стране[79].
В 1718 году, вслед за манифестом, отстранившим Алексея от трона в пользу двухлетнего внука Петра I, будущего Петра II, Феофан выпустил «Слово о власти и чести царской», в котором, основываясь в значительной степени на авторитете Ветхого Завета, защищал поступок царя[80].
Основной теоретической работой Феофана была «Правда воли монаршей в определении наследника державы своей» (М., 1726)[*]. Опираясь как на библейские, так и на исторические источники, Прокопович доказывал, что отцы имели право завещать свои вотчины любому, по своему выбору, оставляя в стороне, если нужно, старших сыновей. Вслед за Христианом Вольфом он утверждал, что, поскольку первейшая обязанность монарха состоит в обеспечении благосостояния своих подданных, ему требуются неограниченные полномочия: они проистекали из соглашения, по которому народ передавал правителю свои исконные права. Люди сказали ему:
Согласно вси хощем… да ты владееши нами, к общей пользе нашей, донележе жив пребываеши, и мы вси совлекаемся воли нашей, и тебе повинуемся, не оставляюще нам самим никакой свободности к общим определениям, но токмо до смерти твоей; по твоей же смерти будет паки при нас воля наша, кому высочайшую над нами власть отдати, по усмотрению достоинства и по нашем согласии.
В ответ монарх обязывался отправлять правосудие, поддерживать армию для защиты своих подданных и обеспечивать образование[81]. Этот трактат впервые в России определял и защищал царский абсолютизм в категориях политической теории со ссылкой на договор между властью и обществом.
Прокопович был также первым, кто оправдывал самодержавие в России с помощью исторических аргументов, к которому будут многократно обращаться его позднейшие защитники: «Русский народ таков есть от природы своей, что только самодержавным владетельством храним быть может, и если каковое-нибудь иное владение правило восприимет, содержаться ему в целости и благости отнюдь невозможно»[82].
Довод в пользу самодержавия, представленный Феофаном Прокоповичем, был развит далее первым русским историком В.Н. Татищевым (1686–1750). Типичный человек петровской эпохи, Татищев был приглашен царем подготовить географическое описание Российской империи, работу, которая пробудила у него интерес к истории страны. Он учился в Германии в 1713–1714 годах, затем вновь, в Данциге, в 1717-м, а в 1724–1726 годах провел полтора года в Швеции в правительственной командировке.
Будучи более тонким теоретиком, чем Феофан, Татищев познакомился с работами ведущих западных политических авторов, включая Макиавелли, Гроция, Гоббса, Локка, Пуфендорфа и Вольфа, на авторитет которых он ссылался в своих сочинениях. Татищев представлял прогресс человечества как эволюцию от семьи к семейству, затем к гражданскому обществу и, наконец, к государству[83]. Он также воспринял политическую теорию контракта. В первом томе своей «Истории Российской», используя текст Вольфа, он описывал, как люди древности, чувствуя необходимость в ком-то, кто мог бы разрешить их разногласия, выбирали королей, обещая им повиноваться. Хотя Татищев и отдавал предпочтение самодержавию, он не настаивал, что это самая лучшая форма правления для всех случаев. Она подходит только для стран с обширной территорией и непросвещенным населением:
По всем сим обстоятельствам невозможно сказать, которое бы правительство было лучшее и всякому сообсчеству полезнейшее, но нуждно взирать на состояния и обстоятельства каждого сообсчества, яко на положение земель, пространство области и состояния народа… В единственных градех и малых областех полития или демократия удобно пользу и спокойность сохранить может. В величайших, но от нападеней не весьма опасных, яко окруженны морем или непроходными горами, особливо где народ науками довольно просвясчен, аристократиа довольно способною быть может, как нам Англиа и Швециа видимые примеры представляют. Великие же области, открытые границы, а наипаче где народ учением и разумом не просвясчен и более за страх, нежели от собственного благонравия, в должности содержатся, тамо оба первые не годятся, но нуждно быть монархии, как я 1730-го Верховному совету* обстоятельно представил и нам достаточные приклады прежде бывших сильных Греческих, Римской и других республик, доказывают, что они дотоле сильны и славны были, доколе своих границ не разпространили. Равно о монархиах Ассирийской, Египетской, Персидской, Римской и Греческой, как правления древния и законы в пользу обсчую хранили, дотоле власть их почтенною и всем соседем страшною представлялась; когда же подданные дерзнули для собственного любоимения или властолюбия власть монархов уменьшать, тогда вскоре государства… в рабство подвергнулись[84].
*
Однако, как заметил М. Дьяконов, голоса в пользу превосходства церкви над государством время от времени раздавались в России уже на протяжении трехпредшествующих столетий {Дьяконов М. Указ. соч. С. 121-132).
*
Петр начал с русского понимания царей как суверенов-собственников, но затем изменил свое мнение, узнав о естественном праве (см.: Stupperich R. Staatsgedanke und Religionspolitik Peters des Grossen. Kônigsberg, 1936. S. 24-25).