Говоря о России, постоянно воображают, будто говорят о таком государстве, как и другие; на самом деле это совсем не так. Россия — целый особый мир, покорный воле, произволению, фантазии одного человека, — именуется ли он Петром или Иваном, не в том дело: во всех случаях одинаково — это олицетворение произвола. В противоположность всем законам человеческого общежития Россия шествует только в направлении своего собственного порабощения и порабощения всех соседних народов. И поэтому было бы полезно не только в интересах других народов, а и в ее собственных интересах — заставить ее перейти на новые пути[130].
Обстоятельный ответ на идею, изложенную в первом «Философическом письме» Чаадаева, не заставил себя долго ждать. Основной интерес движения славянофилов был связан не с политикой, а с философией истории, а точнее, с местом России в мире и, как надеялись приверженцы этого движения, с ее будущим вкладом в мировую цивилизацию. Отталкиваясь от самокритичных высказываний, звучавших на Западе, они изображали его отравленным поверхностным рационализмом, который был унаследован от классической древности; они считали, что Запад измучен классовым антагонизмом, от которого Россия избавлена благодаря византийскому наследству и славянскому духу. В крестьянской общине, представлявшейся им древним славянским институтом, они видели решение классовых конфликтов, которое Запад тщетно искал в социализме. Россия предназначена послужить миру моделью для разрешения терзающих его разногласий. Россия — это будущее.
Эти идеи, при всем их влиянии на русскую культуру, не должны задерживать наше внимание, потому что они не имеют прямого отношения к вопросу о самодержавии[131]. Однако славянофилы, между делом, способствовали и развитию политической теории, и в некотором отношении это развитие было новаторским. Они стали первыми русскими, размышлявшими о балансе между государством и обществом — «властью» и «землей», до них об этой проблеме в России никто не думал.
Несмотря на недостатки, а по сути, нелепости их исторической теории, они привнесли в русский консерватизм новый элемент, а именно представление, что и государство, и общество имеют свои законные сферы деятельности и каждый должен уважать сферу деятельности другого. Славянофилы одобряли самодержавие, но самодержавие, строго ограниченное в своей сфере деятельности и не покушавшееся на частную жизнь граждан; в свою очередь, граждане не должны были вмешиваться в политику.
Политическая теория славянофилов явилась побочным продуктом их критики Запада. Разрабатывая крайне нереалистичный образ российского прошлого, они противопоставляли его прошлому Запада на том основании, что западная государственность основана на насилии (завоевании варварами Римской империи), тогда как российская является результатом мирного признания власти норманнов (намек на сообщение «Повести временных лет» о приглашении восточными славянами норманнов: «Приходите княжить и владеть нами»). Близкий к славянофильству историк Михаил Погодин исходил во многом из этого предполагаемого различия[132]. На этом же основании Константин Аксаков делал вывод, что русские по своей природе аполитичны. Их чувство свободы было внутренним, духовным: в действительности подлинная свобода может существовать только там, «где люди не имеют никакого отношения к правительству»[133].
Европейская история, в славянофильской интерпретации погрязшая в конфликтах и борьбе, привела в результате к изоляции людей друг от друга и заставила их развивать правовые институты и частную собственность для своей защиты. Ничего подобного не происходило в России, где люди были интегрированы в общество, делясь своими мнениями так же, как и товарами, и не чувствуя никакой необходимости ни в законе, ни в собственности[134].
Эта философия неизбежно вела к выводу, что самодержавие — режим, по определению не допускающий народ к участию в политике, — было единственной подходящей формой правления не только для России, но и для любого народа, который хотел бы пользоваться настоящей свободой. Логически из этой концепции вытекало, что самодержавное правительство не должно вмешиваться в жизнь своих подданных, а должно предоставлять им полную свободу в ее обустройстве. Константин Аксаков ясно определил эту позицию следующим образом: «Правительству — неограниченная свобода правления, исключительно ему принадлежащая, народу — полная свобода жизни и внешней, и внутренней, которую охраняет правительство»[135].
130
Чаадаев. T. 1. C. 569. 131 Они основательно рассмотрены в кн.: WalickiA. The Slavophile Controversy. Oxford, 1975.
132
KoyréA. La Philosophie et le problème national en Russie au début du XIXe siècle. Paris, 1929. P. 161; Walicki A. The Slavophile Controversy… P. 48, 57.
135
Статья из газеты «Русь» (1881); перепечатано в кн.: Бродский Н.Л. Ранние славянофилы. М., 1910. С. 96.