Хотя консерваторы различались по своему отношению к нигилизму, в их сочинениях прослеживается определенное сходство.
На философском уровне они обвиняли нигилизм в отрыве теории от жизни. Приняв идею романтиков о «разуме» (Vernunft) как лучшем средстве получения знания, чем «рассудок» (Verstand), они настаивали на том, что жизнь выше теории и потому никакая теория не сможет объяснить ее. Они отвергали все формы радикализма на том основании, что их приверженцы пытаются загнать реальность в абстрактные формулы. Эта точка зрения была доведена до крайности Аполлоном Григорьевым, отрицавшим способность любой теории постигать реальность. В результате консерваторы полностью отвергали позитивистское мировоззрение, носители которого придерживались мнения, что действительность может быть целиком понята с помощью научных методов, — мировоззрение, которое было позаимствовано Россией у Запада и разделялось большей частью ее молодежи.
На вопрос, почему нигилизм нашел такую благодатную почву в России, консерваторы отвечали, что вестернизация, начатая Петром Великим, отделила образованные слои от народа, или от «почвы», как его называли некоторые. Иван Аксаков обосновал этот аргумент следующим образом: «Вне народной почвы нет основы, вне народного нет ничего реального, жизненного, и всякая мысль благая, всякое учреждение, не связавшееся корнями с исторической почвой народной или не выросшее из нее органически, не дает плода и обращается в ветошь»[9]. Похожая точка зрения была выражена Михаилом Катковым в рецензии на роман «Отцы и дети»:
Человека в отдельности нет; человек везде есть часть какой-нибудь живой связи, какой-нибудь общественной организации… Человек, взятый отдельно от среды, есть не более как фикция или отвлеченность. Его нравственная и умственная организация или, говоря вообще, его понятия только тогда действительны в нем, когда он преднаходит их как организующие силы среды, в которой привелось ему жить и мыслить[10].
Déraciné русские, отдалившиеся от своей родной почвы, были объектом бесконечного осуждения со стороны консерваторов. Отрезанные от естественной среды, они ударились в теоретизирование и тотальное отрицание. В этом отношении некоторые консерваторы не проводили различия между радикалами и либералами, считая и тех и других в равной мере оторванными от родной почвы: в действительности главным объектом ненависти консерваторов являлись либералы, потому что (в глазах консерваторов) они были более многочисленными и более влиятельными. В наиболее крайних случаях, как у Достоевского, на это отчуждение от народа возлагалась ответственность за чудовищные преступления. По мнению Достоевского, мирный западник профессор Тимофей Грановский вместе с литературным критиком Виссарионом Белинским были «отцами» Нечаева, убийцы и идеолога крайнего радикализма[11].
Нигилизм наряду с сопутствовавшим ему терроризмом воспринимался консерваторами как часть более общего социального явления — интеллигенции; этот термин получил распространение в 1860-х годах для характеристики тех, кто присвоил себе право говорить от имени страны в целом[12]. Со временем интеллигенция оформилась в идейное течение, по определению левоцентристское и оппозиционное правительству. По мнению консерваторов, оно подчинило себе общественное мнение, поощряя непреодолимую пропасть между правителями и подданными. Нетерпимость интеллигенции была замечена не только консерваторами. Либеральный автор Борис Чичерин, выросший в интеллигентских кругах, в ходе своей первой поездки в Европу в середине 1850-х годов был поражен, встретив интеллектуалов, способных обсуждать общественные дела в спокойной и беспристрастной манере. В Вене, где он беседовал с Лоренцем фон Штейном[13], он узнал нечто совершенно новое:
Тут я в первый раз почувствовал, что такое истинно-научная атмосфера, в которой живут люди и которая побуждает их смотреть на вопросы спокойно и просто, видеть в них не дело партии или повод к ожесточенным препирательствам, а предмет серьезного объективного исследования… Вместо рьяных споров, служивших только поприщем для бесплодной гимнастики ума, тут является возможность спокойного обмена мыслей, из которого выносишь полное умственное удовлетворение. После беседы с Штейном мне еще живее представилась вся пустота недавних наших прений с славянофилами, которые, едва прикоснувшись к западной науке, осуждали ее как гниль, а себя считали глашатаями новых, неведомых миру истин[14].
10
Катков М.Н. Il PB. 1862. Июль. С. 411. Аксаков использовал почти идентичные выражения: Сочинения И.С. Аксакова. Т. 2. С. 675.
12
Там же. Т. 23. С. 64. Письмо будущему царю Александру III с приложением экземпляра «Бесов» датировано 10 февраля 1873 года: Там же. Т. 29. Ч. 1.С. 260.
13
Этот термин, очевидно, немецкого происхождения. См. мою статью: Pipes R. “Intelligentsia” from the German “Intelligenz”? A Note // Slavic Review. Vol. 30. № 3(1971). P. 615–618.