Достоевский действительно верил, что мир распадается и человечество находится накануне глубокого кризиса. Он видел дьявола — в буквальном смысле слова — в беспутном образе жизни, подстрекающем людей друг против друга. Все плохое, что происходило в его эпоху, — нигилизм, терроризм, самоубийства, случаи садизма, вражды между поколениями — все эти разрозненные явления Достоевский интерпретировал как симптомы одной болезни. Нечаев, с его точки зрения, был не изолированным феноменом, случайностью, а самой персонификацией зла, охватывавшего мир. «Бесы вышли из русского человека и вошли в стадо свиней, то есть в Нечаевых, в Серно-Соловьевичей и проч.»[83].
Корень проблемы для него заключался в отделении церкви от государства, в изгнании религии из повседневной жизни и потере образованными людьми веры в Бога и загробную жизнь. На взгляд Достоевского, любовь не приходит к людям сама собой. Это чувство непостижимое, проявляющееся только тогда, когда люди верят в бессмертие души. «Без веры в свою душу и в ее бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо»[84]. Он сделал потрясающее открытие, что любовь к человечеству как таковому ведет к абсолютно противоположному:
Те же, которые, отняв у человека веру в его бессмертие, хотят заменить эту веру, в смысле высшей цели жизни, «любовью к человечеству», те, говорю я, подымают руки на самих же себя, ибо вместо любви к человечеству насаждают в сердце потерявшего веру лишь зародыш ненависти к человечеству[85].
Эту тему он художественно раскрыл в «Братьях Карамазовых», где просвещенный Иван, который любит человечество, но не верит в Бога, несет основную ответственность за убийство своего отца. Потеря веры среди образованных людей дала начало взаимной вражде, включая конфликты между отцами и сыновьями. Каждое поколение начинало заново, отвергая наследие прошлого, в результате каждый человек изолировал себя от своих собратьев.
Как можно было решить эту проблему? Она заключалась не в социальных или политических институтах, как заявляли либералы и социалисты. Проблема была в самом человеке. Это, конечно, типично консервативная позиция, согласно которой институты мало что могут сделать, пока не изменятся сами люди. А человек, по мнению Достоевского, по природе своей деспотичен и любит причинять боль. Отрицать ответственность человека за свои поступки — значит отказывать ему в свободе и таким образом отрицать Бога.
Способ решения был двояким. Во-первых, образованное общество должно было найти духовный путь к тем, кто сохранил дух чистого христианства, им потерянный. Постепенно Достоевский стал смотреть на русский народ как на «людей избранных» — из-за его уникальной способности воспринимать лучшие черты других цивилизаций. Русские понимали другие нации, оставаясь в то же время закрытой книгой для иностранцев: «Только русскому духу дана всемирность, дано назначение в будущем постигнуть и объединить все многоразличие национальностей и снять все противоречия их»[86]. Этот взгляд он убедительно разъяснил в 1880 году в своей знаменитой речи о Пушкине, в которой превозносил русского поэта как единственного писателя в мировой литературе, сумевшего «воплотить» гений чужих культур. (Шекспировский Отелло, по Достоевскому, наоборот, оставался англичанином[*].) Он был уверен, что Европа прогнила насквозь и потому обречена: «Все эти парламентаризмы, все исповедоваемые теперь гражданские теории, все накопленные богатства, банки, науки, жиды — все это рухнет в один миг и бесследно — кроме разве жидов, которые и тогда найдутся как поступить, так что им даже в руку будет работа». Под напором пролетариев Европа обречена и никогда не оправится[87]. Будущее принадлежит России.
Во-вторых, что не менее важно, образованные люди должны начать любить друг друга. Этой любви им следует учиться у детей. Сыновья должны научиться почитать своих отцов; семью, которую он называл «святой», необходимо сохранить любой ценой. Вся рознь — это работа дьявола.
Эти меры положат конец изоляции одного поколения образованных людей от другого и их обоих — от народа.
При всем своем критическом отношении к интеллигенции Достоевский был не менее утопичен, чем самый радикальный «нигилист». В рассказе «Сон смешного человека», написанном в 1877 году, главный герой, потерявший веру в бессмертие души, приходит к выводу, что ему «все равно», и решает положить конец своей жизни. По пути домой, его, твердо решившего совершить самоубийство, останавливает отчаянно кричащая девочка с просьбой помочь ее матери. Он не останавливается, идет домой, вытаскивает револьвер и впадает в забытье. В нем он оказывается на острове среди людей, которые не знают никакой ненависти, злобы и печали и поэтому живут в вечном блаженстве. Они с радостью принимают его, но вскоре он знакомит их со всеми земными страстями — раздором, ненавистью, жадностью. Затем он просыпается и ощущает себя изменившимся человеком. «Я изменился, — говорит он себе, — потому что я видел истину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей… Но как устроить рай — я не знаю, потому что не умею передать словами… А между тем так это просто: в один бы день, в один бы час — все бы сразу устроилось! Главное — люби других как себя, вот что главное, и это все, больше ровно ничего не надо: тотчас найдешь как устроиться»[88].
83
Письмо А.Н. Майкову, 1870. Н.А. Серно-Соловьевич (1834–1866) был социалистом-революционером, одним из основателей организации «Земля и Воля».
*
Достоевский. Т. 26. С. 130-131. У этой идеи были предшественники. Виссарион Белинский писал в 1838 году: «Назначение России есть — принять в себя все элементы не только европейской, но и мировой жизни... Мы, русские, — наследники целого мира... Мы возьмем как свое, все, что составляет исключительную сторону жизни каждого европейского народа» {Белинский. Т. 2. С. 552-553). В 1856 году славянофил Алексей Хомяков предсказывал, что, когда русские «вернутся домой», т.е. прекратят копировать западных европейцев и действительно станут самими собой, они «предложат такое ясное понимание окружающего мира, которое даже немцы не могут себе представить» (ХомяковА. Избранные сочинения. Нью-Йорк, 1955. С. 143).