Самодержавие, как понимал его Витте, было невозможно без высококомпетентной и просвещенной бюрократической элиты. Управление страной должно было быть как централизованным, так и единообразным: он возражал против земств не потому, что был противником самоуправления как такового, а потому, что в России они внесли беспорядок в действия административного аппарата. Витте считал, что ни бюрократию, ни земства не следует винить в существовавших между ними разногласиях: эти противоречия были заложены в самой системе.
Вера Витте в бюрократию была такова, что он считал возможным передачу правительству пожеланий общественности даже без представительных учреждений, через своего рода осмос. Это, конечно, было чистой утопией.
Он выступал за государственное вмешательство в экономику. Только развивая промышленность, Россия могла удержать свою независимость и статус великой мировой державы. Он считал, что это развитие должно происходить при поддержке правительства и с участием иностранного капитала, — идеал, который Витте активно и с большим успехом проводил жизнь во время пребывания в должности министра финансов (1892–1903). Индустриализация, с его точки зрения, имела также важный политический побочный продукт: она создавала преграду для пагубных политических влияний. Если России не удастся построить индустриальную экономику, иностранные (т. е. западные) силы проникнут сюда, распространяя неприемлемые идеи[145].
В то же время промышленный капитализм должен был выполнить еще одну позитивную функцию: подобно правовой системе, он учил бы русских людей гражданскому самосознанию, которое позволило бы им когда-нибудь участвовать в жизни конституционного государства.
В 1905–1906 годах Витте сыграл ключевую роль в подписании Николаем II Октябрьского манифеста, впервые в истории России даровавшего ее жителям гражданские права вместе с конституцией и двухпалатным парламентом, наделенным законодательными полномочиями. Витте сделал это наперекор своим собственным взглядам, потому что революционный хаос тех лет убедил его, что другого выбора нет. Однако его попытки ввести ведущих общественных деятелей в состав кабинета министров, который он возглавлял, встретили отпор: все либеральные консерваторы и либералы, получившие от Витте приглашение войти в правительство, отказались. Пропасть, отделявшая общество от власти, была слишком огромной, чтобы позволить подобное сотрудничество. Уволенный Николаем И, который никогда не разделял его взглядов, Витте провел большую часть оставшихся ему лет за границей, работая над мемуарами.
Глава V. Недолгий триумф либерализма
Российские консерваторы находились со своими радикальными и либеральными противниками в таких отношениях, которые гегельянцы назвали бы «диалектическими» — в том смысле, что они прямо или косвенно реагировали на своих оппонентов и их высказывания понятны только в этом общем контексте. Невозможно понять ни одно из этих трех течений, доминировавших в русской мысли, кроме как принимая во внимание их отношения друг к другу: при всей взаимной враждебности они были тесно связаны.
Различие между радикалами и либералами в российской интеллектуальной традиции может быть легко определено: и те и другие хотели изменений, но радикалы считали, что этого можно достичь только путем революции, которая полностью уничтожит все существующие институты, тогда как либералы мечтали о постепенном и предпочтительно мирном развитии в рамках существующего порядка.
Русский либерализм черпал свои идеи в Западной Европе: за небольшими исключениями, все его сторонники принадлежали к западникам, хотя большинство осознавало особенности России, а некоторые признавали правильной доктрину славянофилов. Возможно, самую непосредственную формулировку их позиции дал писатель-романист Иван Тургенев: «Нет, я в душе европеец, мои требования от жизни тоже европейские!»[1]. У русского либерализма значительно менее оригинальная основа, чем у консерватизма или радикализма: его идеи вторичны.
Движение прошло через два этапа: первый продолжался примерно сорок лет с 1855 по 1895 год, второй — с 1895 года до конца старого режима. На первом этапе либерализм следовал умеренно консервативной линии поведения, будучи готовым пожертвовать демократией в обмен на гражданские права; на втором этапе он перешел в политическое наступление, познав на опыте, что гражданские права и самодержавие несовместимы.